Под небом Лузитании. От пришествия до полуночи

Степан, неожиданно для меня, изыскано поклонился французу и бегло произнес:

– Же ву сюй трэ реконэсан. Сэ бьен домаж, мэ же сюй зоближэ де рефюзэ. (Я вам очень благодарен. Очень жаль, но вынужден отказаться).

Он вытащил из кармана носовой платок размером с альпинистскую палатку и, набрав воздуха в свои могучие легкие, оглушительно высморкался. Казалось, легкий шквал пролетел над столиками кафе. С соседних столов послетали на пол салфетки. А за окном пестрые уточки сорвались с водной глади пруда и испуганно унеслись в голубеющую небесную даль.

– Donner-Weter! – взревела разгневанная немецкая туристка, вскочила на ноги, подхватила свою до смерти перепуганную собачку и чеканным строевым шагом направилась к выходу. Столы вокруг нас как-то незаметно опустели. Лишь невозмутимый англичанин хладнокровно заметил своей изящной супруге:

– Savage country. (Дикая страна).

И залпом выпил стакан шотландского виски.

К столу робко подошел молоденький официант, опасливо поглядывая на не очень свежий платочек моего дородного компаньона. Он мило, застенчиво улыбнулся, положил перед гигантом стопку бумажных салфеток и до неприличия быстро ретировался.

– Смотри! Как-то сразу посвежело, и воздух стал чище! – заметил гигант, с любопытством оглядываясь по сторонам. – Так на чём же я остановился? – поинтересовался он, вытирая свой раскрасневшийся нос.

– Он её очень любил, – тихо повторил я его последние слова.

– Кого? – ошалело уставился на меня великан и, вдруг, затуманенный его взор прояснился. – Ах, да! Патрон просто обожал свою дочурку Беатрис. А она с первого же дня втрескалась в меня по самые уши. Ну, сам понимаешь – парень я видный, привлекательный!

Степан самодовольно пригладил свой коротенький чубчик, и приосанился.

– Она ходила вокруг меня, томно вздыхала, строила глазки. Но не тут-то было! Я стойкий боец! Тем более, что дома меня ждёт моя ненаглядная Катюха.

– А как же Джулия? – лукаво ухмыльнулся я.

– Ну, то совсем другое дело! – смутился Степан и потупил свой взор. – То было какое-то затмение, помрачнение разума. Я был тогда под стрессом, в шоке от нежданно сложившихся обстоятельств. И давай больше не будем вспоминать об этом! – вдруг не на шутку рассердился исполин.

– Да ради Бога! Замётано! – примирительно улыбнулся я. – Так что же там было у тебя с Беатрис?

– Чего-чего? А ничего! – передразнил меня Степан. – Да и не нравилась она мне! На лицо она, конечно, была смазливая, синтетичная.

– Ты хотел сказать симпатичная, – ненавязчиво поправил я собеседника.

– Ну, да. Именно так я и хотел сказать. А вот фигура… – и на лице Степана появилось брезгливое выражение. – Кожа да кости! Беатрис возомнила себя великой балериной. В особняке была большая зеркальная комната, где она под музыку под руководством какой-то тощей ведьмы из Лиссабона дрыгала ножкой и вертелась волчком. Иногда у нее очень даже неплохо получалось, но до Анастасии Волочковой ей ещё расти и расти.

Я не поперхнулся кофе в очередной раз лишь потому, что давно перестал подносить чашечку к губам, опасаясь, что Степан в очередной раз поразит меня «бриллиантом» своего познания. Я еще не встречал в Португалии человека, который знал бы имя примы Большого театра. (Прим. В 2001-ом году Волочкова еще работала в Большом театре.) Так можно было и заполучить расстройство психики, причем в самой тяжелой форме. В Степане удивительным образом сочеталось невежество с «искрами» знания в самых неожиданных сферах.

– Беатрис худела, чахла и увядала от неразделенной любви, – продолжал, почесывая затылок, Степан. – А потом уехала лечить свою затянувшуюся депрессию в Швейцарию. Там она лазила по скалам, нюхала эдельвейсы, лечила нервы, созерцая прекрасные альпийские горные ландшафты. И, в конце концов, сорвалась с обрыва скалы и сломала себе ногу. Но клянусь, это уже не по моей вине. Это была уже её сугубо личная вина-а-а… а… а… Апчхи!!!

Исполин чихнул так мощно, что стоящие перед ним пустые бутылки из-под пива с перезвоном опрокинулись и гулко покатились к самому краю столешницы. Я молниеносно широко раскинул руки, не давая стеклотаре скатиться и упасть на жесткий плиточный пол. Зато салфетки, лежащие стопкой перед Степаном, резко взметнулись вверх и закружили над нашими головами дерзновенными революционными листовками.

– А тебе не кажется, что в здешнем кафе чересчур резкие и пронизывающие сквозняки? – посетовал богатырь и приподнял руку, чтобы вытереть рукавом предательски выступившие из ноздрей мокроты.

Но заметив мой осуждающий взгляд, Степан немного замялся, затем выловил порхающую в воздухе у виска салфетку и движениями врожденного аристократа привел в порядок свой чрезмерно промокший носик.

А посетители кафе начали наперебой подзывать напуганного официанта, чтоб побыстрей расплатиться и покинуть это излишне ветреное и крайне вредное для здоровья помещение.

Гигант невинно улыбнулся и потянулся за очередной бутылкой пива. Ещё одна пробка брякнула на уже солидную кучку своих подружек, и свежее пиво перекочевало из темной бутылки в желудок моего не слишком закомплексованного собеседника.