Под небом Лузитании. От пришествия до полуночи

Уже перед самым торжественным построением по случаю праздника я сидел в каюте и разбирал подарки моих родственников. Деньги из конфет вытащил и думаю: коробка симпатичная. Буду сюда письма от любимой супруги складывать. А хризантему наклею сверху на крышку, чтобы та всегда напоминала мне о моей горячо обожаемой сестричке. Был у нас на корабле спецклей «Спрут 5М». Железо приклеишь – не оторвёшь. Не дай Бог эта липучка между пальцами попадёт! Скальпелем хирургическим потом кожу резать придется! Обрезал я аккуратно ленточку и осторожно намазал клей снизу на хризантему.

А тут нежданно Маркушкин без стука в двери нашего кубрика вваливает. Я нервно вскочил с койки и больно стукнулся головой об верхний ярус. Аж искры из глаз посыпались!

– Сидите, матрос, сидите! – милостиво разрешил мичман. – Я лишь на минутку, проверить, как личный состав готовится к построению.

Он присел рядышком со мной на койку, минуточку помолчал, а затем снисходительно молвил:

– Ты уж не обижайся на меня, Степан. Ну, на счёт посылки. Сам понимаешь, служба.

– Да я и не обижаюсь, товарищ мичман, – примирительно улыбнулся я и протянул ему раскрытую коробку с конфетами. – Угощайтесь дарами нашей Неньки Украины.

– Нет, нет! Я сладкого не ем. От него только полнеют, – заупрямился Маркушкин, хотя глазами так и пожирал аппетитную «Вишню в шоколаде».

– Если немножко, то организму не повредит, – успокоил я мичмана.

– Ну, хорошо. Уговорил. Спасибо, товарищ! – обрадовался мой прямой начальник и запустил свою лапищу по локоть в коробку. Почти половина конфет исчезла в его загребущей клешне. И чавкая на ходу, как жадный поросёнок Нуф-Нуф, Маркушкин неспешно отправился на верхнюю палубу нашего крейсера.

На торжественном построении, посвящённом Дню Военно-морского флота, адмирал сначала поздравил весь экипаж с праздником, а потом перешёл к вручению наград и знаков отличия особо отличившимся военнослужащим. Нашему мичману тоже достался знак отличия за многолетнюю безупречную службу и успехи в боевой и политической подготовке. Услышав свою фамилию, Маркушкин бодро прокричал: «Я!», вышел из глубины строя и безупречным строевым шагом направился к адмиралу.

По шеренгам пронёсся лёгкий смешок, переходящий в злорадное, ехидное хихиканье. И тут я заметил, что к заднице мичмана, как банный лист, приклеилась моя искусственная хризантема! Да так симметрично! Видно, я машинально положил её на кровать, а Маркушкин, не глядя, уселся на рукоделие моей любимой сестрички. А я ведь совершенно забыл о голубеньком цветочке, расстроенный бесцеремонным грабежом моих проликёренных сладостей. Мне ведь очень хотелось угостить моих лучших друзей. Но после дружеского визита прожорливого начальника конфет на всех ребят уже явно не хватало.

А мичман, получив из рук адмирала заслуженную награду, прокричал дежурное: «Служу Советскому Союзу!», развернулся и энергично затопал на своё место. Адмирал просто онемел и офонарел, узрев такой странный знак отличия на корме нашего бравого ветерана. Лишь когда мичман встал в строй, и наступила гробовая тишина, адмирал как-то ссутулился, опустил голову и горько произнёс:

– Похоже, перестройка, наконец-то, добралась и до флота. Видно, я пропустил какую-то важную директиву, разрешающую «голубым» проявлять свою сексуальную индивидуальность.

Адмирал долго-долго пребывал в каком-то непонятном оцепенении. И только, когда экипаж проходил торжественным маршем мимо командного состава, он снова увидел кокетливую голубую хризантему и, не выдержав, гаркнул во всю глотку:

– Да оборвите же эту гадость с кормы маленького извращенца!!!

Мичман Серов, шедший рядом с Маркушкиным, изящно изогнулся, сгрёб хризантему в кулак, и дёрнул её что было мочи. А суперклей действительно оказался отменным! Очевидно, перед тем, как затвердеть, пропитал не только ткань мичманских брюк, но также и материю нижнего нательного белья. Полотно с треском разорвалась, и все доподлинно убедились, что якоря мичмана действительно красуются на его выдающемся мягком месте. Маркушкин дико взвыл то ли от боли, то ли от неожиданности. Ведь ему так никто и не сказал, что за странный балласт прилепился к его героической заднице.

Потом мичман во всём обвинял меня и обещал припомнить мне эту идиотскую выходку. Я клялся, что абсолютно тут не причём, и что произошло фатальное стечение обстоятельств. Но Маркушкин в ответ лишь озлобленно предостерёг:

– Я тебе это, гадина, никогда не забуду! Теперь, даже если чайка случайно какнет на мою голову, за всё будешь отвечать лично ты!

Как-то наш авианосец ушёл в тропики-субтропики на плановые ученья. Ну, может и не в тропики, но солнце там палило нещадно. И Маркушкин заставил меня в самую жаробень в одиночку выдраить всю палубу нашего корабля от кормы до носа. А это почти три футбольных поля! Лишь только к вечеру я закончил работу. (Потом у меня всю неделю облазила кожа с лица, шеи и со всех незакрытых одеждой участков тела!) Ну и докладываю лично мичману, что почётное задание Родины с честью выполнено.