Под небом Лузитании. От пришествия до полуночи

– Хорошо! Я ухожу! – смирился я наконец с неизбежным и неотвратимым ударом рока. – Но пусть тебя замучит совесть из-за такого подлого и низменного поступка! Всё это тебе там зачтётся! (И я указал пальцем в Небо.) Бросить друга в беде – это один из неписаных смертных грехов! И он одним махом снимает с заслуг человека семь лет безгрешно и праведно прожитой жизни.

И я поспешно зашагал прочь, чтоб мой настырный проводник, не дай Бог, случайно, не передумал. Мне уже давно начало казаться, что если б я доверился интуиции и вовремя покинул гиганта, то быстро добрался бы до многолюдных мест или знакомых кварталов города. Стоило мне достигнуть центрального автовокзала, и я без труда уехал бы или в Гимараеш, или в Брагу. А там проживали мои старые друзья, у которых я всегда мог остановиться на ночевку.

– Стой! Ты куда?! – услышал я встревоженный голос Степана.

– В добровольное изгнание! В ссылку! В пустошь! В женский монастырь! В отряд космонавтов-дальнобойщиков! Куда-нибудь, где мог бы позабыть о моём безутешном горе и зализать кровоточащие душевные раны!

Однако, по-видимому, я немного переусердствовал и слегка перегнул палку. Не успел я отойти и тридцати метров от точки расставания, как услышал за моей спиной тяжёлые, но крайне поспешные шаги великана.

– Подожди, Василий! Остановись! – донёсся до моего слуха уже гораздо более умиротворённый бас Степана. – Честно говоря, я иногда просто удивляюсь моей непомерной снисходительности и великодушию. Так и быть! Я прощаю тебе твою несдержанность, грубость и бестактность!

– Нет, нет! – ужаснулся я и ускорил шаг. – Наказал, так наказал! Проучил – и поделом мне! Нельзя же быть таким простодушным и доверчивым!

– Когда я вижу, как глубоко и тяжко ты переживаешь наш разрыв, моё сердце просто изнемогает от сострадания! – сочувственно произнёс гигант уже где-то совсем рядом. – Мне придется простить твоё необдуманное поведение. Ты ведь непременно заблудишься в лабиринтах улиц старого города. И, вообще, без моей непосредственной помощи и вовсе здесь пропадёшь.

– Я сильный, я живучий, я выстою, я обязательно найдусь!!! – пообещал я бывшему другу и начал собирать последние силы для решающего ускорения. – Конечно, приходится только удивляться, как последние полтора года я умудрялся выживать в этой дикой стране без твоей отеческой заботы и опеки. Но искренне надеюсь, что ветреная Фортуна в который раз обратит на меня свой благосклонный взор, и милостиво одарит своей добросердечной и снисходительной улыбкой.

– Й-й-йоптический пирометр! Да постой же! – снова начал кипятиться мой прилипчивый преследователь. – Я ведь себе не прощу, если с тобой что-либо случиться! Ну, куда же ты бежишь?!

И тяжёлая рука резко легла на моё плечо, буквально пригвоздив меня к сырому асфальту.

– Уже никто никуда не бежит, – удручено вздохнул я, поняв, что возрождение былой дружбы может быть мне попросту навязано силой.

– Ну, извини меня! Погорячился! – прорвало Степана. – Но ведь ты тоже хорош! Вечно раздуваешь навозную муху до размеров ископаемого сибирского мамонта! Я ведь не лезу к тебе с идиотскими советами!

– Спокойствие! Только спокойствие! – попытался я урезонить вновь расходившегося великана. – Это ты меня извини, дружище! Жизнь меня так ничему и не научила. Ведь знаю, что самое неблагодарное дело – это давать советы знакомым, родственникам, а, особенно, близким друзьям. Как мудро говорил мой однокашник, Гриша Паламарчук: «Хозяину из погреба всегда виднее!»

Степан как-то сразу подобрел, повеселел и оптимистично провозгласил:

– Всё! Забыли! Проехали! Кто старое помянёт, тому в глаз доской! А теперь давай свернём вот в этот переулок! Чувствую, что очаг цивилизации уже где-то совсем неподалеку от нас! Вперёд!

И гигант, уже в который раз, потащил меня за собой в сумрачное ущелье узенькой улочки. Я, конечно, при желании, мог бы и улизнуть от назойливого гиганта, но гудящие от усталости ноги уже не желали участвовать ни в спринтерском, ни в стайерском забеге. Эх! Если бы я только тогда знал, как мне быстро и резво придется бегать в эту страшную ночь, то, несомненно, нашёл бы у себя силы для последнего и решающего рывка.

– Слушай, Стёпа! А почему ты так любишь восклицания, начинающиеся на букву Ё? – попытался я выяснить уже давно назревший вопрос.

– Да это, таким образом, у меня проявляются негативные последствия работы в бригаде тернопольских грузчиков, – посетовал гигант. – Там же без упоминания какой-то и чей-то матери ничего тяжёлого не поднимешь и не опустишь. Да и коллегам поставленную задачу не объяснишь и доходчиво не растолкуешь. А эта гадость оказалась настолько заразной, что уже через неделю работы на товарной станции я, сам того не замечая, начал, точно таким же макаром, выражаться и дома.

Отец, услыхав такое грязное сквернословие, спокойно отозвал меня в сторону и сурово предупредил: