Под небом Лузитании. От пришествия до полуночи

– Сынок. Мать – это святое. И очень прошу тебя, в таком смысловом контексте, ничью маму больше не упоминать. А если у тебя, не дай Бог, снова прорвётся нечто подобное, то тогда уж, пожалуйста, не обессудь. Не посмотрю на то, что ты двухметровый дылда, да ещё и к тому же официально женат. Прямо при твоей законной супруге сниму с тебя штаны и всыплю ремнём по заднице от всей щедрости моей широкой души. Причём по первое число включительно!

А мой батяня, уж если чего-то пообещает, то слово своё непременно сдержит. Вот я и начал старательно фильтровать мой «базар». Но неизменно заниматься самоцензурой и самоконтролем оказалось, ох, как несладко. Бывало всуе уже и звук первый сорвётся, но внутренний сторож почти мгновенно срабатывал, и я упоминал то ёжика, то ёлку, то йоперный балет и этим спасал мою задницу от ужасающего позора.

А когда отец погиб, то надобность в словесном сдерживании вроде бы и пропала. Но условный рефлекс к тому времени укоренился настолько, что вытравить его из подсознания было уже практически невозможно.

Степан окончил свой рассказ, и мы безмолвно продолжали наш нескончаемый путь по узким и извилистым улочкам старого города.

Где-то вдали послышались слабые звуки автомобильных клаксонов, которые медленно, но неудержимо, нарастали и нарастали. Неожиданно, из-за угла перекрестка, один за другим начали появляться легковые автомобили, ослепляя нас дальним светом мощных фар и оглушая громкими предупредительными сигналами. Мы быстро прижались к стене ближайшего дома, пропуская длинную вереницу легковушек, салоны которых под завязку были забиты развесёлыми молодыми людьми обоих полов. На головах юношей и девушек были напялены традиционные красные колпаки Санта Клаусов с белой меховой опушкой. Беззаботный и жизнерадостный смех молодёжи доносился к нам, несмотря на музыку, гремящую внутри почти что каждой проезжающей мимо нас машины. Шум и гам стоял невообразимый.

– Такие процессии португальцы обычно устраивают или во время свадеб, или после победы любимой команды! – прокричал я на ухо Степана. – А эта по какому поводу?!

Из раскрытого окна одного из проезжающих мимо нас автомобилей высунулась рука с цилиндрическим продолговатым предметом. Раздался громкий хлопок – и нас осыпало щедрым, обильным дождём разноцветного бумажного конфетти.

– Вот тебе и ответ!!! – добродушно прогудел гигант, добавляя свой могучий бас к разноголосой какофонии. – Рождество Христово!!! И каждый празднует его так, как ему это нравится!!!

Кавалькада не менее, чем из тридцати машин, неспешно проехала мимо двух остолбеневших прохожих и медленно удалилась, озаряя их рубиновым светом созвездия габаритных огней. Звук клаксонов стал ослабевать, но у меня ещё долго продолжало звенеть и гудеть в наглухо заложенных ушах. Степан с грустной улыбкой посмотрел в след автопроцессии, скрывающейся за изгибом улицы, и печально промолвил:

– Эх! Были когда-то и мы рысаками!

Гигант устало прикрыл веками осоловевшие глаза и тихо замер с отрешённой усмешкой на сильно обветренных и потрескавшихся губах.

– Кстати, Стёпа! А у тебя родственники в Херсоне, случайно, не живут? – попытался я восстановить контакт с уходящим в нирвану другом. – Со мной в институте в параллельной группе учились двойняшки, Ольга и Володя Тягнибеда.

– В Херсоне и Херсонской области у меня много родни, но по материнской линии, – очнувшись от полудрёмы, бесстрастно доложил Степан. – Там живут мамины сестра, брат и другие родственники. Но у них фамилии Варивода и Копайгора.

– О, Господи! Ну и фамилии! – тихо проворчал я, – И откуда только у них в роду такая любовь ко всяческим словесным ребусам?

– Что-что? – прислушиваясь, насупился гигант. – Ты знаешь мою бывшую жену? Я ведь тебе, кажется, её девичью фамилию никогда раньше не называл!

Моё лицо вытянулось, и я удивлённо захлопал ресницами:

– Да с чего это ты так решил? Откуда такой блестящий аналитический вывод?

– Во-первых, она родом из Каховки, а это достаточно близко от Херсона, – забрюзжал мой друг, внимательно присматриваясь к моей реакции. – А во-вторых, ты только что назвал её имя – Любовь Владиславовна Ребус!

– Ты что, оглох от гула машин, или у тебя слуховые галлюцинации на почве скуловыворачивающей зевоты? – с трудом сдерживая давящий меня смех, предположил я. – А ещё и заявлял, что у тебя абсолютный слух, глухарь ты этакий! Я хотел только сказать, что в фамилиях твоей родни отражается какая-то генеалогическая каша.

– Ну, вот опять! Да ты что?! Издеваешься надо мной?! – брызгая слюной, взбеленился гигант. – Да ты оказывается и с Катей моей тоже знаком!

Смех мгновенно застрял у меня в горле, и я совершенно опешил:

– О, Боже! Да с чего это ты взял?

– Нет! Вы видали, каков нахал? – хлопнул себя ладонями по бёдрам возмущенный Степан. – Ведь сам только что имя её произнёс! Катерина Геннадьевна Каша! Каша – её фамилия по бывшему мужу!

– Мамочки мои! – притворно взвыл я, силясь не сорваться на истерический хохот. – Либо у меня врождённый дефект речи, либо у тебя, мой друг, в ушах свечи!

– Какие ещё свечи?! – насторожился тернопольский тетерев.