Под небом пустыни

Господин Але Давуд в два часа пополудни потащил нас к себе домой прямо из святилища Хосейна ибн Мусы, чтобы не дать нам времени на отговорки. К счастью, мы были голодны и не заставили себя долго упрашивать. Однако гости оказались бесталанными в искусстве уничтожать роскошные произведения кулинарии, чем совершенно разочаровали глубокочтимого хозяина. Воспользовавшись этим, мы поблагодарили за угощение, попрощались с господином Але Давудом и в половине четвертого тронулись дальше в путь.

Глава восьмая

О том, как искали матушку Хосейна. — Миссия жандарма. — Яичница на мотоцикле. — Фотоаппарат, а не радиоприемник. — Чавканье фотографа и звон бубенчика козла-вожака. — Дейхук матушки Хосейна и Дейхук по книгам. — Незаслуженный любимчик Хорасана. — Электростанция у проспекта. — Тун — город средний, Тун — город китайский. — Трон Xулагу-хана в Фердоусе. — Путешественники затрудняются прочесть надписи. — Нагие тени в женской бане.

Надо прямо сказать, что покинуть живописный Тебес было нелегко. Измученные походом на развалины крепости, страдая от обильного обеда и послеполуденной жары, мы с трудом втиснулись в машину и тронулись в путь. Неважное самочувствие мешает сохранять равновесие. Самое удобное положение, которое можно придать телу, это положение разлившегося по земле масла. Все, кроме шофера, откинулись на спинки сидений и задремали. Общий сон длился около получаса. Проснувшись, мы сообразили, что дорога была ровной, гладкой, без рытвин.

Первым селением на пути из Тебеса оказался Аббас-абад, после него начались горы. До шести часов вечера, пока мы не добрались до Дейхука, дорога не расставалась с горами. Солнце садилось, и деревня Дейхук, прильнув к горам, отходила ко сну в слабых отблесках угасающего дня.

Абдоллах-хан въехал в деревню и остановил машину посреди селения, где виднелось одинокое здание жандармерии. У нас как-то повелось, что по ночам мы делали привал. Поэтому Абдоллах-хан, не дожидаясь приказания, сам остановил машину и спросил у жандарма о чайной и видах на ночлег. Жандарм Хаджи Керми оказался чрезвычайно приветливым и общительным человеком. Рекомендательное письмо из дворца, цвет одежды географа, изящные очки историографа и воинственная фигура фотографа сделали его особенно ласковым и предупредительным. Из двух чайных, находившихся в полукилометре друг от друга вдоль дороги, он выбрал для нас одну по собственному усмотрению. Так как мы проехали ее, он сел вместе с нами в машину и пришлось вернуться к началу деревни. Вышли из машины возле дома, дверь которого была заперта. Хаджи Керми, настраиваясь на огромное расстояние между окрестными ущельями и горами, рявкнул:

— Матушка Хосейна, хоу-у-у!

Слабый отзвук эха вернулся к нам, а за ним воцарилась абсолютная тишина. Жандарм смотрел в ту сторону, где на холме рядами тянулись глиняные мазанки и виднелось строение, похожее на лавку-доккан. Он предполагал, что матушка Хосейна где-то там занята по хозяйству. Мы тоже стали смотреть в ту сторону.

— Матушка Хосейна, хоу-у-у!

Снова ответом было эхо, а потом гробовая тишина.

— Эй, матушка Хосейна, хоу-у-у! — И передохнул, набрав воздуху:

— Эй, матушка Хосейна-а-а-а!

— Что случилось, сынок. Я здесь…

Матушка Хосейна стояла рядом с нами, за спиной жандарма.

Все вздрогнули от неожиданности, оглянулись и оказались с ней лицом к лицу.

— Матушка, посели у себя почтенных господ до завтрашнего утра. Дай им чистое белье, — сказал жандарм извиняющимся голосом. — Чего же ты не отпираешь двери?

— Дверь-то отперта, сынок. Я ведь только что вернулась, ходила по делам. Пожалуйста, входите, входите!

Жандарм откозырял нам, попрощался и ушел. Мы вошли следом за матушкой Хосейна в дом. Самовар, чайник, медный таз, примус, сахар и чай стояли на первой скамье. Посередине комнаты темнела закопченная печка с пустым чревом. Ее труба — бронхи — лезла к потолку, а там добиралась до свежего воздуха. В трех углах чайной пристроились три широкие и удобные скамьи, покрытые ковриками ручного тканья местного производства. Обстановка, утварь, вещи в комнате говорили о том, что чайная вот уже несколько дней не обслуживала посетителей. Стаканы были перевернуты вверх дном, блюдца прислонились лбами к их донышкам. Самовар дремал в сторонке пустой, без угольев, притихший возле мангала.

— Матушка Хосейна, когда поспеет чай?

— Потерпи, сынок. Вон как холодно. Сначала надо растопить печку.