Под немецким ярмом

Появление ее было приветствовано с хоров шумным маршем. По болезненному состоянию в последнее время сама не участвуя ни в каких танцах, государыня сделала знак следовавшим за нею начать "английский променад". В первой паре выступила принцесса Анна Леопольдовна с английским резидентом Рондо в образе султана Гаруна-аль-Рашида, во второй — с принцем Антоном Ульрихом цесаревна Елисавета в виде русской боярыни, в третьей — Юнона с Марсом, в которых, по их надменной осанке, Лилли с первого взгляда признала супругов Биронов.

Пара следовала за парой. Вот и средневековый рыцарь об руку с турчанкой. Так, значит, и есть! Ведь Аннет выбрала себе костюм турчанки.

Тут окружающие ряженые справа и слева стали парами примыкать также к общему ряду «променирующих».

— Позвольте, барышня, итти с вами? — услышала Лилли около себя звучный голос с мягким малороссийским говором.

Перед нею стоял стройный, статный боярин. Видя ее нерешительность, он прибавил:

— Я Разумовский. Меня послала к вам сама цесаревна.

Лилли, уже не колеблясь, подала ему руку. Но, идя с ним в "променаде", она старалась припомнить, что слышала про Разумовского:

"Да! Ведь это тот самый малоросс, который y себя на Украйне был простым пастухом, но за свой чудный голос был взят певчим в приходскую церковь и y дьячка научился церковному пению и грамоте; а потом, когда набирали в Малороссии певчих для придворного хора, попал и в Петербург, сделался здесь певцом-солистом цесаревны и, наконец, управляющим ее имениеми"…

Размышляя так о своем кавалере, Лилли двигалась об руку с ним под звуки марша, в нескончаемой веренице маскированных, по всей анфиладе парадных аппартаментов дворца, чтобы затем возвратиться снова в танцовальный зал.

Тут на смену «променада» оркестр заиграл ритурнель к контрдансу. Разумовский, не выпуская руки Лилли, стал с нею в ряд танцующих.

"Чудак! думала про себя Лилли. — Послали его ко мне, так он считает священным долгом не отходить от меня уже целый вечер. И хоть бы рот раскрыл! А то молчит, как рыба. Ободрить его разве?"

— Вы ведь, кажется, в особенном фаворе y цесаревны? — начала она разговор.

— Блогодетельница она моя… — пробормотал он. — Разумом острая, сердцем добрая, жалостливая…

И опять застенчиво умолк.

Начался контрданс. Тогда танцовали его совсем не так, как в наше время: и кавалеры, и дамы самым старательным манером выделывали отдельные па. Впервые в жизни танцуя на большом придворном балу, Лилли прилагала с своей стороны все усвоенное ею от придворного балетмейстера уменье, чтобы не ударить в грязь лицом. Тем не менее она невольно поглядывала все в одну сторону, любуясь на молодую боярыню, каждое движение которой было полно неподражаемой грации.

— Ведь это цесаревна? — спросила она своего кавалера. — Она, в самом деле, не танцует, а порхает…

— Як ластивочка, як витер y поли! — отозвался Разумовский с непритворным обожанием.

Только-что контрданс пришел к концу, как к ним подлетела Скавронская и, подхватив Лилли под руку, увлекла вон из зала.

— Ну, милочка, теперь пойдем переодеваться.

— Но ты танцовала ведь уже с своим рыцарем и променад, и контрданс.

— Да, но твоя Менгденша обратила уже внимание; она принимает его ведь за своего Шувалова.

— Так ты с ним еще не ноговорилась?

— Куда! Ведь мы с Мишелем не виделись больше года. Он прибыл сюда из своего полка без всякого разрешение…

— Как! И Бирон, значит, тоже ничего не знает?

— Ничего, и не дай Бог, чтобы узнал: ведь он же и выслал Мишеля из Петербурга. Я все это тебе как-нибудь расскажу. Но сейчас будет менуэт. Чтобы танцовать опять с ним, я должна быть в другом виде; мы с тобой опять обменяемся костюмами.

В Юлиане, действительно, зоговорила уже как-будто ревность: пользуясь паузой в танцах, она подошла к своему воображаемому рыцарю. Хотя Воронцов и слышал давеча от Петра Шувалова, что гоффрейлина принцессы будет замаскирована Дианой, но положительно забыл уже про ее существование. Когда она вдруг предстала теперь перед ним в образе девственной богини охоты с полумесяцем во лбу, с колчаном; полным стрел, через плечо и с золотым луком в руке, - он невольно вздрогнул.

— Что, трепещете, г-н рыцарь? — обратилась к нему по-французски Юлиана. — Вы нарочно будто убегаете от меня.

— Трепещу, божественная, и убегаю без оглядки: от ваших стрел нет никому ведь пощады, — отвечал Воронцов, стараясь изменить свой голос. — Горы и дебри кругом оглашаются стонами раненых вами зверей…

— А вы какой же зверь: олень, кабан или заяц?

В таком шутливом духе продолжалась их болтовня несколько минут, когда Юлиана завидела возвращающихся в зал швейцарку и турчанку.

— Вот и ваша турчанка, — сказала она. — Но она, боюсь я, обратит вас в свою могометанскую веру; а многоженство y нас строго запрещено! Поэтому позвольте дать вам в спутницы добрую христианку.

И, подойдя с ним к швейцарке, которую принимала за Лилли, она обявила ей, что вот г-н рыцарь желал бы протанцовать с нею менуэт. Швейцарка робко протянула ему руку, но когда отошла с ним вон, то прыснула со смеху:

— Она хотела наказать нас обоих, но мы ей великодушно простим!