Под немецким ярмом

На вечернем балу главный интерес, по крайней мере, прекрасной половины человечества сосредоточился, прежде всего, на дамских туалетах, отличавшихся, как всегда, большим разнообразием и великолепием. Особенную зависть y многих возбуждала герцогиня Бирон, увесившая себя, ради семейного торжества, всеми фамильными бриллиантами и другими дрогоценными каменьями; но сама она, видимо, всего более гордилась своим головным убором и, как китайский болванчик, качала головой, чтобы сидевшая на ее напудренном парике с буклями райская птица с длиннейшим разноцветным, металлического блеска, хвостом и с распушенными золотистыми крыльями колыхалась, точно вот-вот взлетит сейчас на воздух. На беду под этим убором было ее собственное, испорченное оспой лицо с туповато-надменной улыбкой. Это не помешало, однако, такому бывалому царедворцу, как Лесток, выразить ей свое "нелицемерное" восхищение:

— Сегодня, герцогиня, вы превзошли себя! Вас можно сравнить разве с павлином, распустившим колесом свой пышный хвост.

Этот сомнительный комплимент недалекая герцогиня приняла за чистую монету и подарила льстеца «очаровательной» улыбкой.

И вдруг y нее явилась соперница в лице молодой иностранки, графини Рагузинской. Все платье красавицы-венецианки было усыпано крупными жемчужинами, из которых каждая стоила сотни, если не тысячи рублей. Мало того, что все гости так и «пялили» теперь на нее глаза, но даже сама государыня, следившая за танцами в открытые настежь двери соседней гостиной, заметила герцогине:

— А знаешь ли, Бенигна: эта Рагузинская, как всегда, опять царица бала.

Бенигна позеленела от досады.

— Спору нет, что танцует она хорошо, собой недурна…

— И одета богаче меня и тебя.

— А ваше величество верите, что все эти жемчужины на ней настоящие?

— Ты как скажешь, Буженинова? — отнеслась Анна иоанновна через плечо к стоявшей позади ее карлице-калмычке, которая одна лишь из всего шутовского персонала допускалась на придворные балы для ближайших послуг своей царственной госпожи. — Ты знаешь ведь немножко толк в жемчужинах: ходила со мной не раз в мастерскую этого Граверо; вон на Рагузинской жемчужины, по твоему, поддельные али нет?

— Не знаю, матушка, — отвечала шутиха: — чего не знаю, того не скажу; не знаю. А вызнать тебе, изволь, могу.

— Да как же ты вызнаешь?

Карлица с комической ужимкой лукаво усмехнулась.

— Это уж мой секрет! Только ты, матушка, исполни потом мою малую просьбицу.

— А в чем твоя просьба?

— Насиделась я, вишь, в девках: выдай ты меня замуж за доброго молодца!

— Помяни, Господи, царя Соломона и всю премудрость его! Кто тебя, дуру, возьмет-то?

— Родимая! кормилица! — взмолилась Буженинова жеманно и плаксиво. — Молодой квас — и тот играет.

Шутиха даже всхлипнула.

— Ну, разрюмилась! — сказала Анна иоанновна. — Ладно. Для такой пригожицы жениха как не найти; только клич кликнуть. Но наперед дознайся все же на счет жемчужин.

— Сейчас дознаюсь.

— Да ты куда, дура, куда? — крикнула государыня, когда карлица мимо нее юркнула вдруг в танцовальный зал.

Но та ее уже не слышала или не хотела слышать. В танцах наступила только-что пауза, и Рагузинскую тотчас же окружило несколько поклонников. Обмахиваясь веером, она с снисходительной улыбкой выслушивала расточаемые ей любезности. В это время к ним подлетела шутиха и протиснулась между кавалерами к самой Рагузинской.

— Дай-ка-сь, сударушка, и мне насмотреться на твои галантереи. Фу ты, ну ты! И сама-то жемчужина, и вся-то в жемчужинах! А оне y тебя настоящие?

Не успела та отстраниться, как нахалка наклонилась к ее платью и впилась зубами в одну из крупнейших жемчужин. Но венецианка пришла уже в себя и хватила ее на отмашь так хлестко по щеке, что она с визгом отшатнулась.

— Да за что же это, за что?.. Я пожалуюсь самой матушке-государыне…

— Ступай, жалуйся, — отвечала Рагузинская с спокойным достоинством. — Ежели ты сделала это по ее приказу, то можешь доложить, что блогородные венецианки не носят поддельных дрогоценностей. Если ж приказа ее не было, то будь довольна, что проучена, и своей жалобой не безпокой ее величество по-пустому.

Как прибитая собаченка, поплелась карлица обратно к императрице, к которой между тем подошли Бирон и несколько придворных и были таким образом также очевидцами описанной сейчас сцены.

— Ну, что, Буженинова? — спросила с улыбкой государыня. — Отехала не солоно хлебавши?

— Задави ее козел! Ручки-ножки еще трясутся… Никакого политеса…

— А что же жемчужины настоящие?

— Настоящие, матушка, ох, самые настоящие!

— И плюхи тоже самые настоящие? — с грубым смехом заметил герцог.

— Первый сорт, батюшка, как и твои ледяные статуи, — огрызнулась калмычка.

Бирон весь побагровел и не нашелся даже, что сказать.

— А вы ее не слушайте, — герцог, вступилась Анна иоанновна. — Что взять с глупой ѳефелы? Но дабы впредь она вела себя блогопристойней, мы ее, непутную, окрутим с добрым человеком.

— Этакую-то монстру?