Под ногами троллей

— Будь здорова! — весело сказала прозрачная девочка. — Сейчас я тебе всех представлю.

— Да уймись ты уже, торопыга, — сказала тётенька. — Аррен, девочка, я Марш.

Она обернулась в поисках малыша.

— А это Джинкс… Ох, мама, последите за внуком! Ну что он делает?

— Пущай дитя развлекается, — сказала старушка скрипучим и очень тёплым голосом: каждая его нота повисала в воздухе, как аромат сидра. — Эй, негодник! Прости его, доченька! — обратилась она к Аррен. — Вот уж оболтус!

Та обернулась и увидела, что жизнерадостный карапуз непостижимым образом умудрился насовать ей сзади в волосы пыли. Она чихнула ещё раз.

— Здоровьечка тебе, живи, не помирай, — хихикнула Лярша.

— Ляра! — возмутилась Марш. — Нельзя так говорить!

— Это почему?

У Аррен голова пошла кругом.

От привидений стало совсем светло; комнату заливало молочным сиянием.

Лярша и Марш вступили в пререкания; похоже, что они занимались этим не один десяток лет, и им это не прискучило. Малолетний Джинкс принялся сосредоточенно расшатывать кирпич в печи.

— Послушай меня, внученька, — сказала Фельга, бледная, как небо перед рассветом. — Горе твоё, конечно, непоправимое, но и оно пройдёт. Главное — живи. Просто живи дальше.

И тут Аррен заметила, что привидения перестали препираться, и смотрят на неё — серебристые, как паутина, блёклые, мерцающие. А потом они исчезли. Воцарилась темнота.

И она снова уснула, и снились ей залитые солнцем луга, и наливные яблочки, тянущиеся к земле, и река, шумящая у корней ивы. И ей было тепло — тепло и спокойно, как бывает в тени в жаркий летний день. Проснулась она, когда солнце уже поднялось высоко. В дневном свете дом изнутри совсем не показался ей страшным; однако, ужасно хотелось есть.

Она выбралась во двор. Густое переплетение вьюнка, венериного винограда и сочной травы под ногами похрупывало. Немного поколебавшись, она отвесила скособочившемуся дому глубокий поклон — и ей показалось, что пустота комнаты внутри в ответ усмехнулась. Выбралась она тем же путём, что и забралась сюда; на улицах Келардена было людно.

— Вон она, блаженная, — донёсся голос; что ж, она привыкла.

Домой она шла, опустив голову. Смотреть в глаза знакомым было жгуче больно. Добиралась захолустьем; идти через Площадь побоялась. Ей казалось, словно за плечами у неё висит что-то Страшное; и это Страшное вот-вот нагонит её и убьёт.

Перед дверью дома долго мялась; и, наконец, легонько толкнула её рукой — будто бы дверь качнул ветер.

— Это ты, что ли, Ари? — донёсся голос. — Давай, заходи. Да иди же ты.

Аррен послушно скользнула в дверь, и притворила её за собой.

Фавра стояла посреди кухни, и была явно взволнована.

— Нельзя тебе тут, оставаться, нельзя, — пробормотала она, и сунула в руки девочки туго увязанную котомку. — Вот, я тут тебя собрала. Матушка-то твоя совсем ополоумела. Наслушалась на улицах чего-то, и придумала, дескать, ты убила Мерри. Это ж удумать!

Аррен показалось, что стены кухни надвигаются на неё.

— А куда я уйду? — жалобно сказала она. — Меня никто и переночевать-то не пустит.

— С Боргольдом уходи, — веско сказала Фавра. — Нечего тут и думать. Думаешь, я не знала про ваши разговоры с Къером? Он дело говорил, хоть и от горшка два вершка. Боргольд любит выпить, и любит полапать. Но нутро у него без гнильцы.

Она качнула головой.

— Иди к нему, он поймёт.

— Но, — в отчаянии уставилась в пол Аррен. — А как же он… Къертар.

— Да уж, Къертар, — отдувалась Фавра. — Вот ведь дело-то.

Она уселась на скамейку. Дерево протяжно скрипнуло.

— Присядь-ка, доченька.

Аррен послушно села. Губы у неё дрожали, и пальцы были ледяными.

— Тут вот ведь какое дело, — сказала Фавра. — Ей-боги, клянусь Львом, я такого не видывала. Приснился мне твой Къер сегодня.

Девчока вцепилась в скамейку так, что пальцы почти отнялись.

— Приснился, вишь ты, и говорит: «Пусть не плачет больше. Прощаю её за всё. Пусть уплывает из Пристани. Уплывает непременно! Худо ей здесь будет. А в море мы ещё увидимся».

Аррен плакала, слёзы стекали с подбородка и капали на колени.

— Я ему и говорю: «а чего ты мне это говоришь, мелкий бестолковец? Иди с ней поговори». А он мне: «Так она мне запретила».

Большая рука толстухи опустилась ей на волосы и пригладила.

— Иди уже, — голос её был тёплым, как масло, когда оно растает. — Хорошего парня подобрала. Ишь ты! Из самого Царства Льва о тебе заботится. Сколько не живу, такого не видала.

Аррен утёрла нос. Слёзы внезапно высохли, на душе впервые воцарилось спокойствие — так робкий росток пробивается после зимы.

— Спасибо тебе, — неожиданно для себя сказала она. — Ты одна меня и любила.

Толстуха отвернулась. Голос её прозвучал как-то глухо.

— Да любит тебя матушка. Просто… люди уж люди. Иди уж. Послушайся своего Къертара. А я за матушкой твоей пригляжу. Вон, меня полоснула, — с какой-то детской обидой посмотрела она на перевязанную руку. — Но куда я уйду? От голода помрёт, болезная.

Аррен крепко-крепко обняла её.

— Спасибо тебе.

Так они и сидели; наконец, Фавра отодвинула её.

— Ступай.

— А где матушка?

— Наверху. Нож я у неё отобрала.

Аррен шмыгнула носом.

— Я наверх схожу.