Сказать по правде, до этого я лишь развлекал правителя фокусами, стихами и игрой в шахматы; да и к этому не лежала моя душа. Я мечтал провести жизнь в уединении и постичь как устроен мир и как можно им повелевать. Но кое-что я мог, и тогда я обратился к древним чародейским книгам, ибо хотел сохранить себе жизнь.
И я нашёл, как обрушить землю под ногами воинов, и низвергнуть их в геенну огненную.
И вновь Харат помолчал.
— И тогда ко мне пришёл Лев. Поначалу я решил, что это сбежал один изо львов зверинца Ямурдташа, и испугался. Но этот Лев был совсем не такой: животные в зверинце были старые и облезлые, их грива висела клочьями, а взгляд был тоскливый и потухший. А у того Льва, что пришёл ко мне, вид был величественный, а взгляд — грозный и благородный.
Он улёгся возле стены, и вопросил меня:
— Ты долгие годы смирял свою плоть и укреплял свой дух; от многого ты отказался, дабы получить ещё большее. И ныне ты получил великую силу, власть над зверями земными и помыслами людей; огонь и вода покорны твоей воле. Ты проникал взглядом в самую суть вещей; ты умел увидеть мир в росинке, и росинку — на расстоянии множества миль. Завтра Ямурдташ просит тебя выйти в поле — и погубить множество людей; скажи мне, сын мой, этого ли ты хотел?
И великая робость внезапно охватила меня, и горечь, и ответствовал я:
— Нет, не этого я хотел.
— Так скажи мне, чего же ты хочешь, дитя моё, — сказал мне Лев. — Ради чего ты отвергаешь дары земные?
И великая гордость и страсть вошла в моё сердце, и я заговорил:
— Желаю я возвысится над тварями земными, дабы помыслам моим подчинялись ветры, пучины морские признавали меня, и желаю, чтобы судьбы людские были подвластны мне.
— Что ж, — сказал мне Лев, — да будет по слову твоему.
И внезапно увидел я, что не стою более в своих покоях, а стою в скромной хижине на краю моря, и вижу пожилую женщину и высокого старца; с радостью склонились они над колыбелью, в которой хныкал малыш. И понял я, что не видят они меня, и незримо я присутствую между них.
— Взгляни, — сказал Лев, склонив голову — вот жизнь, которая тебе подвластна. Протяни руку, если угодно, и отними её.
И поднял я руку, но не хотел причинять зла младенцу — ибо каковы могут быть прегрешения его? Но соблазн на мгновение коснулся сердца моего. И подошёл я к колыбели, и посмотрел в его лицо; и был он заплаканным и сморщенным, а вдруг увидел меня — и улыбнулся. Правду говорят, что младенцы и кошки видят то, что сокрыто от глаза людских! И раскаяние охватило меня. Отошёл я от колыбели и опустил руку.
— Не желаю я власти над судьбами людскими, — сказал я Льву. — Ибо кто я такой, чтобы отнимать жизнь, коль не могу даровать её?
Лев взглянул на меня, и тогда я понял, отчего была опущена его голова — ибо глаза Льва были полны слёз. И сказал он:
— Ты сделал верный выбор, сын мой.
Вот мгновение — и оказались мы над морем; оно было синим и безбрежным, и по нему плыл крохотный корабль, будто я был чайкой и мог посмотреть на него сверху.
— Взгляни, — в очередной раз сказал мне Лев. — Вот море, оно подвластно твоему сердцу. В воле твоей наслать бурю на хляби морские — и усмирить её.
И простёр я руку, и ухватил ею течения, и ощутил в себе власть и силу — призвать тайфун или ураган; тучи признали мою власть и охотно подчинялись помыслам моим. Но взглянул я на корабль — и узрел там девочку, маленькую девочку, что плыла из родной страны; и заглянул я в сердце её, и увидел там горе — горе, страшней которого нет на свете. И удержало сострадание руку мою.
— Не желаю я власти над морем, горами и ветрами, — ответил я Льву. — Ибо полны они жизни, жизни, что дарована не мною.
И лицо Льва смягчилось.
— Знай, — сказал он, — что если поддался бы ты гордыне, эта буря была бы губительна для одного тебя.
Он утёр слёзы лапой, и вновь объяла меня зеленая тьма, и море исчезло, и увидел я город — огромный город, заброшенный, но великолепный, и лежал он посреди пустыни, где не было ни травинки, ни единого деревца: ужасный и чудесный открылся мне тогда вид.
— Узри, дитя моё, — сказал Лев. — Это Чарн. Его сгубила людская глупость, и злоба, и гордыня. Никто не выжил в этом мире. Если желаешь, то протяни свою руку — и город этот погибнет по слову твоему. Рухнут колонны и обвалится мостовая; храмы и дворцы, дома и колодцы обрушаться в бездну.
И долго я взирал на этот город, но затем обернулся ко Льву.
— Не я созидал этот город, — сказал я ему, — не мне его и рушить. Кто знает, быть может, он послужит уроком тем, кто придёт однажды, из других миров.
И вот, исчез Чарн, Мёртвый Город, и вновь я сидел в моей комнате, а напротив меня стоял Лев. И глаза его смотрели на меня с заботой и любовью; и подумал я, что не видывал доселе зверя прекраснее.
— Ты сделал выбор, сын мой, — сказал он, и голос его был подобен раскатам грома. — Отныне не оступись.
И низко поклонился я Ему в волнении; ибо понял, кто Он на самом деле и для чего пришёл ко мне. И вот повернулся Лев, дабы уйти, но внезапно взволновалось сердце моё, и я упал ему в лапы.