Под одной крышей (СИ)

— Конечно. Ты радовался, теперь пусть другие порадуются. — И тоже съязвил: — Ты что, ревнуешь меня к онанизму? И вообще, сегодня не приходи.

Джону показалось, что Шерлок сейчас задохнется — так торопливо глотал он воздух полуоткрытым ртом. Бледность сменилась алой пятнистостью, бирюза глаз — яркой зеленью. Красота, да и только!

— Да я и не собирался! — прорычал он. — Можешь спокойно самоуводле… самоуледо… самоудевля…

— Дрочить, Шерлок, дро-чить.

И Джон ушел из гостиной.

Тоже, кстати, едва не задохнувшись.

Он так и не понял, что с ним произошло, да и возбуждение никак не проходило, доставляя массу проблем, но чувствовал Джон себя так, словно только что выиграл столетнюю войну.

***

Конечно же, Шерлок пришел.

Конечно же, Джон его впустил.

Но на этот раз Шерлок не командовал и ценных указаний не раздавал.

Молчал, как рыба. Конечно, если где-то в таинственных глубинах мирового океана всё-таки существует рыба, которая может так громко и страстно стонать.

Он очень долго возился возле окна, вздыхал, даже пару раз шмыгнул носом.

— Джон.

— Что, Шерлок?

— Гм… Там, в комнате… Когда… Ну, ты знаешь…

— Знаю.

— Ты так странно меня называл.

— Как? Не помню.

— Не помнишь? Возможно, мне послышалось.

— Скорее всего.

— Два раза послышалось, Джон.

— Бывает.

«Наверное, мне показалось. Да и какой из меня малыш? Скорее уж тощая каланча».

«Почему мне всё время хочется так его называть?! Каланчу тощую».

И снова вздохи, шмыганье, возня.

— Я… пойду?

— Иди. Спокойной ночи.

А дверь-то закрыл неплотно, оставив узкую щелочку.

«Дурачок».

Хоть беги за ним следом во весь опор и тащи назад.

========== Часть 9 Любовь ==========

Шерлок орал так громко, что у Джона звенело не только в ушах — звенела каждая клетка его потрясённого тела.

— Как ты мог?! Ещё секунда, и он прострелил бы тебе легкое! Ты захлебнулся бы кровью прямо на моих глазах! Ненавижу тебя! Ты нарочно лезешь под пули, чтобы нервы мне потрепать!

Он метался перед Джоном, обдавая потоками прохладного воздуха, а потом рванул на себя и, прижавшись к затылку лицом, жадно втянул ноздрями родной, будоражащий запах, заполняясь им и понемногу приходя в себя.

— Я мог тебя потерять…

Он так долго его держал и так крепко сжимал, что у Джона заболела спина. И уже не хватало воздуха. И шарахалось по грудной клетке мало что понимающее сердце.

Так же резко Шерлок отпрянул и, заглянув в глаза, гневно спросил:

— Почему ты никогда не целуешь меня?! Почему ты никогда не целуешь меня в губы?! Я уже с ума от этого схожу!

«Господи, только бы не заквакать!»

— Шерлок… Я очень хочу поцеловать тебя… И тоже схожу с ума… Уже сошел… Да я… Да хоть сейчас… Но здесь…

— Я люблю тебя! Джон, я невозможно тебя люблю. Я почти умираю.

— Что?

— Джон… Джон…

И снова сжал со всей силы.

«Придушит ей-богу», — обессилено прошептало сознание и погрузилось в ослепительный свет ошеломления и счастья.

— Джон, я кретин! Идиот! Придурок!

— Вообще-то, да.

Когда приехали, а потом уехали сотрудники Скотланд-Ярда, когда несчастный преступный элемент был помещен в полицейскую машину подальше от праведного гнева Шерлока, который чуть его не убил, когда были соблюдены все формальности, Джон и Шерлок вернулись домой.

В такси они то и дело зависали взглядами на губах друг друга и улыбались, как заговорщики.

Шерлок держал Джона за руку. Крепко держал.

***

Дома он ходил за ним, как привязанный, преданно заглядывая в глаза и беспрерывно к нему прикасаясь. И на каком-то этапе Джон, как бы ни был он счастлив, от этого немного устал. Ему захотелось, как ребенка, усадить Шерлока на диван и дать ему в руки игрушку, например, ноутбук, чтобы спокойно заняться приготовлением ужина. Так он и сделал.

Но через десять минут Шерлок притащился на кухню вместе с «игрушкой». Правда, сидел за столом тихо, щелкал клавишами и ни во что не вмешивался. Лишь время от времени просил (просил!): «Поцелуй меня, Джон».

Поцелуй…

Сначала был поцелуй.

Целоваться Шерлок совсем не умел. Его язык бестолково блуждал у Джона во рту, как слепец в незнакомой местности. Но Джон был от этого без ума. И, конечно же, такой сладости он не пробовал ещё никогда. Такого нежного, неумелого, до тьмы в глазах любимого языка он не знал. Такой обоюдной жажды и ненасытности, такой опаляющей неги. И такого тепла.

— Джон, ты везде вкусный. Какой я дурак!

И снова сплетались языки, смешивалась слюна, распухали губы…

Как это ни странно, они не побежали в спальню, не улеглись на полу в гостиной, нет! Они просто целовались и обнимались, как одержимые.

Джон был зацелован весь: нос, щеки, глаза, шея, волосы и даже уши познакомились с переполненными любовью губами. И очень были этому рады.

В этот вечер у них не было секса. Совсем. Они лежали в обнимку, разговаривали, целовались, и секс не вписывался в эту сладостную идиллию. Правда, потом он в неё все же вписался. Никто и никогда не вспомнит теперь, кто кого разбудил посреди ночи… Но кровать Джона скрипела нещадно, страстные крики рвались из окон, оповещая Вселенную об очередном оргазме землян и доказывая, каким оглушительным может он быть.

Но это ночью.