И наконец однажды ночью караван свернул на хорошо проторенную дорогу. Впереди, в отдалении, горел огонь; когда подошли ближе, увидели спящих людей и верблюдов. Перед рассветом остановились рядом с какой-то деревней, поели. Когда развиднелось, Белькассим пешком пошел на базар и вернулся оттуда с узелком одежды. Кит в это время спала, но он разбудил ее и разложил принесенное на одеяле, расстеленном в тени колючего кустарника (довольно, впрочем, эфемерной), показав ей, чтобы она все с себя сняла и надела это. А она и рада избавиться от старой своей одежды, до неузнаваемости уже истрепанной, тем более что новая оказалась очень удобной: широкие мягкие штаны ширваль, затем продуваемая ветром свободная рубаха дишдашу, а на рубаху довершающая наряд столь же просторная безрукавка. Когда она закончила одеваться, Белькассим внимательно осмотрел ее и велел перед ним походить. Потом поманил к себе, взял висевшую у него на плече длинную полосу белой ткани и вывязал у нее на голове тюрбан, полностью убрав под него волосы. Потом сел на ковер и понаблюдал еще. Нахмурился, опять подозвал ее и, сняв с себя шерстяной кушак, плотно обернул им под рубахой ее торс, пропустив под мышками и крепко завязав сзади. Ей стало трудно дышать, она задергалась – вот еще, мол, сними! – но он лишь отрицательно качал головой. Вдруг до нее дошло, что это ведь мужская одежда, – значит, он хочет, чтобы она была похожа на мужчину! Ее разобрал смех; Белькассим присоединился к ее веселью и заставил ее несколько раз пройтись перед ним взад и вперед, при каждом таком проходе награждая одобрительным шлепком по заду. Ее старую одежду они так и бросили в кустах хлопкового дерева, но когда Белькассим что-нибудь через час или около того обнаружил, что один из погонщиков прибрал ее к рукам (видимо, с намерением продать: ведь они скоро будут проходить через деревню), он очень рассердился и отнял ее у бедняги, а потом заставил того выкопать в земле ямку и все тряпье прямо при нем там похоронить.
А Кит пошла к верблюдам, впервые за все это время открыла свой чемоданчик, погляделась в зеркало, изнутри пристегнутое к крышке, и обнаружила, что темный загар, приобретенный ею за последние несколько недель, делает ее удивительно похожей на мальчика-араба. Эта мысль показалась ей забавной. Пока она себя изучала, пытаясь в маленьком зеркальце разглядеть, как смотрится ее наряд в целом, подошел Белькассим, схватил ее и на руках отнес на одеяло, где долго осыпал поцелуями и ласками, называя ее «Али» и временами радостно прыская со смеху.
Деревня оказалась скопищем круглых глинобитных хижин с соломенными крышами, а вот народу в ней было на удивление немного. Верблюдов с погонщиками владельцы каравана оставили у околицы, а сами вместе с Кит пошли на крохотный рынок, где старший мужчина купил несколько пакетиков со специями. Жара стояла невероятная; из-за впивающейся в голую кожу грубой шерсти и того, как туго она стягивает грудь, Кит казалось, что она вот-вот свалится прямо в пыль. Торговцы на рынке, очень черные, сидели на корточках, а лица у большинства из них были старые и безжизненные. Когда какой-то мужчина обратился к Кит, протягивая ей пару поношенных сандалий (она шла босиком), Белькассим тут же выскочил вперед и, сопровождая слова жестами, ответил за нее в том смысле, что парень малость не в своем уме, поэтому не надо его трогать и лезть с разговорами. Пока они шли по деревне, такого рода объяснения ему пришлось давать несколько раз, и все принимали их без вопросов. На каком-то повороте к ним подскочила старуха с лицом и руками, изъеденными проказой, и стала хватать Кит за одежду, выпрашивая подаяние. Кит обернулась, вскрикнула и схватилась за Белькассима, ища защиты. Но тот грубо оттолкнул ее, да с такой силой, что она чуть не упала прямо на нищенку; при этом он обрушил на мнимого мальчишку поток презрительной брани, а в конце еще и плюнул наземь. Сторонним зрителям было, наверное, забавно, но старший из компаньонов покачал головой, а позже, когда они вернулись на околицу к верблюдам, принялся ругать Белькассима, после каждой фразы гневно указуя на очередной предмет маскировочного костюма Кит. И опять Белькассим только улыбался и отвечал односложно. Но на сей раз старший партнер был непримирим, и у нее даже возникло впечатление, что он высказывает Белькассиму последнее предостережение. Более того, зная, что тот все равно не послушается, предупреждает, что, коли так, отныне он и вовсе, что называется, умывает руки. И действительно, руки он умыл или что другое, но ни в тот день, ни на следующий он с нею ни в какие сношения вступать не лез.