Под сенью боярышника

– Что? В чём дело? – спросила она. – Плохо выгляжу?

– Нет, просто пальто тебе слишком велико, вот и всё. В нём ты похожа на гриб.

Глядя на его руки, красные от холода, она спросила:

– А ты не замёрз?

– Я стал бы хвастуном, если бы сказал, что мне жарко, – засмеялся он, – но через минуту всё будет в порядке.

Он вернулся в воду, продолжил стирать простыню, потом выжал её и поднялся назад на берег. Она передала ему пальто, а он взял таз с простынёй. Цзинцю попыталась отнять у него таз, сказав при этом:

– Иди на работу. Я сама отнесу, спасибо большое.

Он не уступал.

– Сейчас обед. Я работаю здесь поблизости, потому и пошёл в перерыве к Тётеньке.

Вернувшись домой, он показал ей бамбуковый шест, используемый для сушки одежды, который находился под карнизом в задней части дома, нашёл тряпку, протёр шест дочиста и затем помог ей повесить и закрепить простыню, чтобы та сохла на солнце. Всё у него выходило очень естественно.

– Как это ты так наловчился в работе по дому?

– Я долго жил вдалеке от дома. Я могу всё делать сам.

Тётенька, услышав это, поддразнила его.

– Ну и хвастун! Моя Фэнь стирает твоё лоскутное одеяло и простыни.

Фэнь, должно быть, неравнодушна к нему, подумала Цзинцю, иначе с какой стати она бы стирала его простыни?

В эти недели Третий Старче приходил к Тётеньке на обед почти каждый день. Иногда он мог прикорнуть, иногда перебрасывался парой слов с Цзинцю, а иногда приносил яйца и мясо с тем, чтобы Тётенька могла приготовить что-нибудь вкусненькое для всех. Никто не знал, где он их брал, так как всё это выдавалось по талонам. При случае он приносил даже фрукты, что было редкостным лакомством, поэтому его приход радовал всех.

Однажды он попросил Цзинцю показать ему, что она написала, так замотивировав свою просьбу:

– Цзинцю, я знаю, что хороший мастер не показывает недоделанный шедевр, но твоё творение не осколок нефрита, а история деревни. Ты позволишь мне посмотреть, что ты написала? Цзинцю не смогла отговорить его и дала ему почитать своё произведение. Третий Старче читал его внимательно и после вернул.

– У тебя, безусловно, талант, но заставлять тебя писать такой материал, ну, в общем, это – пустое.

– Почему?

– Всё это случайные эссе, не связанные между собой. Они не очень интересны.

Его слова потрясли Цзинцю: он произносил что-то совершенно реакционное. В глубине души ей тоже не нравилось писать эти эссе, но и никакого выбора у неё не было. Он понимал, что она многое вложила в эту работу, поэтому попробовал успокоить её:

– Просто пиши, что хочешь, и это будет прекрасно. Не напрягайся так сильно над таким материалом.

Она убедилась, что вокруг никого нет, и спросила:

– Ты говоришь, не напрягайся так сильно над таким материалом. Хорошо, а над чем нужно напрягаться?

– Над тем, о чём хочется писать. Ты когда-нибудь писала рассказы или стихи?

– Нет. Кому понравится рассказ, который я напишу?

Он удивился.

– А как ты думаешь, какие люди пишут рассказы? Я думаю, у тебя есть все задатки писателя: у тебя хороший стиль, и, что ещё более важно, у тебя пара поэтических глаз, ты видишь поэзию в жизни.

Цзинцю подумала, что он снова воспарил, поэтому сказала:

– Ты постоянно говоришь о том, что нужно быть поэтичным, что всё на свете поэтично. Что конкретно ты имеешь в виду под словом поэтичный?

– В прошлом я бы имел в виду просто всё поэтичное. В наши дни, конечно, я вкладываю в это слово понятие революционный романтизм. –

Похоже, ты знаешь, о чём говоришь. Почему бы тебе не написать какой-нибудь рассказ?

– Я хочу писать, но всё это никто никогда не осмелится опубликовать. Как-то не хочется писать то, что никогда не будет издано, – засмеялся он. – Культурная революция началась, когда ты, должно быть, пошла в школу, а я уже учился в старшей ступени средней школы. На меня капитализм повлиял глубже, чем на тебя. Мне всегда хотелось учиться в университете, в Пекинском университете, или в университете Цинхуа, но я родился слишком поздно.

– Рабочие, крестьяне и солдаты могут теперь учиться. Почему бы тебе не попробовать?

– А смысл? В университете теперь ничего не изучишь, – сказал он, отрицательно покачав головой. – А что ты собираешься делать, когда закончишь школу?

– Работать в поле.

– А после того?

Цзинцю расстроилась – она не видела, что у неё будет после того. Как и всех других молодых горожан, её брата отправили в поля несколько лет назад безо всякой возможности вернуться. Он хорошо играл на скрипке; его приглашали и в уездную концертную бригаду, и в Ансамбль политический песни и танца армии и флота, но всякий раз, когда его проверяли на политическую благонадёжность, приглашение отзывали. Уязвленная, она сказала:

– Нет у меня никакого после того. После того, как меня отправят в поля, у меня не будет шанса вернуться, потому что классовый статус моей семьи очень плох.

Он ободрил её.