Под сенью дев, увенчанных цветами

Она устроилась так, что от персонала отеля и всяческих поставщиков ее ограждали слуги, взявшие на себя общение с этой новой частью человечества и поддерживавшие вокруг хозяйки привычную атмосферу, а от купальщиков она отгородилась собственными предрассудками, и ее не заботило, нравится ли она людям, которых ее подруги не приняли бы у себя дома; она продолжала жить в своем мире благодаря переписке с подругами, воспоминаниям, убеждению в собственной значимости, безукоризненной воспитанности и безупречной вежливости. И когда она шествовала к своей карете для ежедневной прогулки, горничная несла за ней ее вещи, а впереди шагал лакей: эти двое были словно стража у дверей посольства, украшенного флагами ее страны; они служили порукой ее экстерриториальности в чужом государстве. В день нашего приезда она вышла из своего номера только ближе к вечеру, и мы не видели ее за ужином в ресторане, куда, как всех новых гостей, нас заботливо проводил директор: так унтер-офицер провожает новобранцев к капралу-портному за обмундированием; зато мы почти сразу увидели г-на и мадемуазель Стермариа — бретонского дворянина весьма древнего, но совершенно незнатного рода, и его дочку: нас посадили за их стол, думая, что они вернутся в отель лишь к вечеру. В Бальбек они приехали только повидаться с владельцами окрестных замков и в ресторане не засиживались, посвящая всё время визитам. Укрывшись за щитом своего высокомерия, они не питали ни капли симпатии, ни искры интереса к незнакомым людям, среди которых г-н де Стермариа хранил ледяной, занятой, равнодушный, жесткий, обиженный и злобный вид, словно в железнодорожном буфете, среди пассажиров, которых никогда не видел и больше никогда не увидит, не имея других забот, кроме как оборонять от них свой кусок холодной курицы и свое место в вагоне. Не успели мы приступить к ужину, как нас попросили освободить стол по распоряжению г-на де Стермариа, который, и не думая перед нами извиниться, громко попросил метрдотеля проследить, чтобы подобная ошибка впредь не повторялась, потому что ему неприятно, чтобы за его столом сидели «люди, которых он не знает».