Под сенью дев, увенчанных цветами

Однако по прихоти случая мы с бабушкой получили возможность мгновенно вознестись во мнении всех обитателей отеля на головокружительную высоту. В тот самый первый день, когда старая дама выходила из своего номера, смущая души всех присутствующих благодаря лакею, шествовавшему впереди, и горничной, бежавшей следом с забытыми книжкой и одеялом, и возбуждая всеобщее любопытство и почтительный трепет, чем явно произвела огромное впечатление на г-на Стермариа, директор наклонился к бабушке и из любезности (так указывают на персидского шаха или на королеву Ранавалуну[171] безвестному зрителю, который, разумеется, не может иметь никакого отношения к царствующей особе, но ему наверняка будет приятно знать, что он видел ее вблизи) шепнул ей на ухо: «Это маркиза де Вильпаризи!» — в этот самый миг дама заметила бабушку, и лицо ее озарилось радостным изумлением.

Нетрудно догадаться, что я не возликовал бы сильнее, даже если бы внезапно передо мной в облике маленькой старушки появилась могущественнейшая фея: ведь у меня не было ни малейшего средства приблизиться к мадемуазель Стермариа в краю, где я никого не знал. Я имею в виду — никого с практической точки зрения. В эстетическом отношении количество человеческих типов так ограниченно, что, куда бы мы ни пошли, нам обеспечено постоянное удовольствие встречать знакомые лица, даже не отыскивая их, по примеру Сванна, на картинах старых мастеров. В первые же дни мне довелось встретить Леграндена, привратника в доме Сваннов и саму г-жу Сванн, превратившихся, соответственно, в официанта из кафе, в незнакомого прохожего, которого я с тех пор больше никогда не видел, и в спасателя на пляже. Словно какой-то магнит тянет друг к другу определенные типы внешности и характера, не давая им разлучиться, и когда природе вздумается облечь человека в другую плоть, она даже не слишком коверкает эту плоть. Превратившийся в официанта Легранден сохранял телосложение, форму носа и отчасти подбородка; г-жа Сванн в мужском образе и в должности спасателя не рассталась ни с обычным своим выражением лица, ни даже с манерой говорить. Жаль, что в красном своем поясе, поднимая над головой при малейшей зыби на море флажок, означавший запрет на купание — ведь спасатели благоразумны и редко умеют плавать — она могла помочь мне не больше, чем на той фреске из «Жизни Моисея», где Сванн когда-то узнал ее в облике дочери Иофора. А вот г-жа де Вильпаризи была самая настоящая, никакое колдовство не лишило ее могущества; напротив, в ее власти было с помощью колдовства в сто раз увеличить мою силу; благодаря ему я, словно сидя на спине у волшебной птицы, мог в несколько мгновений пересечь бесконечные пространства, отделявшие меня от мадемуазель Стермариа — во всяком случае, в Бальбеке.