Под сенью дев, увенчанных цветами

К сожалению, моя бабушка, как никто другой, жила уединенно в своем замкнутом мире. Узнай она, что для меня важно мнение людей, чье существованье она просто не замечала и чьи имена не собиралась запоминать хотя бы на то время, пока живет в Бальбеке — она бы даже не прониклась ко мне презрением, а просто не поняла бы меня; я был бы очень рад, если бы эти люди видели, как я разговариваю с г-жой де Вильпаризи, потому что заметил, каким почетом была окружена маркиза в отеле, и чувствовал, что ее дружба возвысила бы меня в глазах мадемуазель Стермариа — но я не смел признаться в этом бабушке. Кстати, бабушкина подруга вовсе не представлялась мне истинной аристократкой: я слишком привык к звуку ее фамилии, коснувшегося моего слуха задолго до того, как я мог над ней задуматься; ее называли при мне дома, когда я был совсем мал, и добавление титула лишь придавало ей особую странность, словно какое-нибудь малоупотребительное имя; так бывает у нас с названиями улиц — ведь улица Лорда Байрона, или многолюдная и вульгарная улица Рошешуар, или улица де Грамона кажутся нам ничуть не благороднее, чем улица Леонса Рейно или Ипполита Леба[172]. Г-жа де Вильпаризи представлялась мне особой из другого мира не больше, чем ее кузен Мак-Магон, которого я не отличал от г-на Карно, еще одного президента Республики, или от Распайля, чью фотографию купила Франсуаза заодно с фотографией Пия IX. Бабушка придерживалась того принципа, что в поездке не следует поддерживать знакомства, потому что на море мы едем не для того, чтобы видаться с людьми, для чего у нас хватает времени и в Париже; со знакомыми мы теряем на пустые любезности драгоценное время, которое нужно проводить только на свежем воздухе, на пляже; ей было удобнее считать, что и все остальные придерживаются того же мнения; полагая, что старые друзья, оказавшись случайно в том же отеле, разделяют с ней это негласное соглашение о взаимном инкогнито, она, когда директор назвал ей имя маркизы, отвернулась и сделала вид, что не заметила г-жу де Вильпаризи, а та поняла, что бабушка не хочет ее узнавать, и стала смотреть в другую сторону. Она ушла прочь, а я остался один, подобно потерпевшему кораблекрушение, который увидел корабль, плывущий в его сторону — но корабль уплыл, так и не причалив к берегу.

Она тоже обедала в ресторане отеля, но в другом конце. Она не знала никого из постояльцев и гостей, даже г-на де Камбремера; я сам видел, как он не поздоровался с ней, когда пришел вместе с женой в гости к старосте сословия адвокатов, который, лопаясь от гордости, что за одним столом с ним обедает дворянин, избегал общаться с друзьями и только подмигивал им издалека, намекая на исторический масштаб происходящего, но делал это осторожно, чтобы его скромный жест не истолковали как приглашение подойти.

— Что ж, надеюсь, вы довольны жизнью, ведь вы же такой светский, — сказала ему вечером жена председателя.

— Да почему светский? — возразил староста с преувеличенным удивлением, которое призвано было скрыть его восторг, — потому что у меня гости? — продолжал он, не в силах больше притворяться, — но какая в этом светскость, если вы обедаете с друзьями? Им же надо где-то обедать!

— Нет-нет, вы светский! Это же де Камбремеры, не правда ли? Я их сразу узнала. Она маркиза. Причем настоящая, не по женской линии.

— О, она очень простая, просто прелесть, ни малейшей чопорности. Я думал, что вы к нам присоединитесь, я вам кивал… я бы вас представил! — сказал он, легкой иронией смягчая невероятное великодушие этого намерения, словно Артаксеркс, говорящий Есфири: «Угодно ль, царств моих отдам вам половину!»[173]

— Нет, нет, нет, нет, мы лучше спрячемся, как скромная фиалка[174].

— И очень напрасно, повторяю вам, — возразил староста, который теперь, когда опасность миновала, расхрабрился. — Они бы вас не съели. Ну что, партию в бези́к?

— С удовольствием, мы не смели вам предложить, вы же теперь знаетесь с маркизами!

— Да ладно вам, ничего в них нет особенного. Да вот я завтра приглашен к ним на обед. Хотите пойти вместо меня? Предлагаю от чистого сердца. Честно, я бы лучше в отеле остался.

— Ну уж нет! Сразу ославят реакционером! — воскликнул председатель, хохоча над шуткой до слез. — Но вы ведь тоже бываете в Фетерне, — добавил он, обернувшись к нотариусу.

— Ничего особенного, я бываю там по воскресеньям, в одну дверь вхожу, в другую выхожу. Но они ко мне не заглядывают запросто позавтракать, как к старосте.

Г-на де Стермариа в тот день не было в Бальбеке, к большому огорчению старосты. Но он лукаво сказал метрдотелю:

— Эме, вы могли бы сказать господину де Стермариа, что он в этом ресторане не единственный аристократ. Видали господина, который завтракал со мной нынче утром? С усиками, похож на военного? Так вот, это маркиз де Камбремер.

— Ах вот как? Ну, меня это не удивляет!

— Пускай поймет, что не у него одного здесь есть титул. Знай наших! С этих аристократов иногда бывает полезно сбить спесь. Знаете, Эме, не говорите ему ничего, пожалуй, это я так, к слову, в конце концов, он и сам всё знает.