Под сенью дев, увенчанных цветами

Между тем чуть не каждый раз, когда я навещал г-жу Сванн, она приглашала меня в гости к своей дочке и просила, чтобы я написал ей сам; поэтому я часто писал Жильберте и в письмах не подбирал выражений, которые могли бы, по моему мнению, ее убедить, а только нежными касаниями пролагал пути, по которым струились бы потоки моих слез. Ведь жалобы сродни желанию: они не стремятся себя понять, а ищут себе выход; когда мы влюбляемся, то заняты не тем, как бы понять, что такое любовь, а поисками предлога для завтрашнего свидания. Когда отрекаешься от любви, стремишься не столько постичь свое горе, сколько сказать о нем его виновнице в выражениях как можно более нежных. Говоришь то, что тебе необходимо высказать и чего не поймет другой человек; говоришь словно с самим собой. Я писал: «Я воображал, будто это невозможно. Увы, теперь я вижу, что это не так уж трудно». А еще я говорил: «Вероятно, я вас больше не увижу», но старался, чтобы в этом не проскользнуло холодности, которая показалась бы ей притворной, и плакал, когда писал эти слова, потому что чувствовал: они выражают не то, что я хочу ей показать, а то, что будет на самом деле. Потому что, когда она в следующий раз предложит мне встретиться, у меня опять достанет мужества не уступить, и так, от одного отказа к другому, не видя ее, я постепенно не захочу ее видеть вообще. Я плакал, но мне хватало мужества, мне было сладко жертвовать счастьем быть рядом с ней во имя надежды, что когда-нибудь, когда мне это будет уже безразлично, она будет рада видеть меня. Даже гипотеза, такая, впрочем, неправдоподобная, что в последний раз, когда я у нее был и она уверяла, что меня любит, это было правдой, а досада, какую испытываешь рядом с человеком, который тебе надоел, примерещилась мне из-за моей ревнивой обидчивости — или Жильберта просто притворялась равнодушной, совсем как я, — даже эта гипотеза только чуть-чуть смягчала мою боль, не уменьшая решимости. Мне казалось тогда, что пройдут годы, мы забудем друг друга, и я смогу рассказать ей, что это письмо, которое я вот сейчас пишу ей, было совершенно неискренним, и она мне ответит: «Неужели вы меня любили? Если бы вы знали, как я ждала этого письма, как надеялась на свидание с вами, как плакала, когда читала!» Я писал ей, едва вернувшись домой от г-жи Сванн, и мысль, что я, возможно, заблуждаюсь, мысль, в которой было столько печали, но и столько радости воображать, будто Жильберта меня любит, заставляла меня продолжать письмо.

Если я уходил от г-жи Сванн, когда кончался ее «чай», думая о том, что напишу ее дочери, то г-жу Котар одолевали совсем другие мысли. Произведя «беглый осмотр», она успевала поздравить г-жу Сванн с новыми предметами обстановки, с недавними «приобретениями», которые заметила в гостиной. Впрочем, она могла там обнаружить и вещицы из особняка на улице Лаперуза: несколько талисманов, зверушек из драгоценных камней.