До последнего бился Тойво Охотник, поражая врага стрелами, пока подбежавший германец, не разрубил ему голову. И погиб Тойво Охотник, и осиротели его двенадцать детей, в маленькой хижине на берегу реки Алта.
Рогволду копьё врага пробило живот, и пал старый варяг, так и не увидев родного Готланда, его песчанных дюн и шумящих на ветру исполинских сосен.
Сигурд заметил Карапентоса, и выскочив из строя, тяжёлым ударом разрубил щит, а острие его меча, прорубило рану на лице патрикия.
Карапентос в страхе отступил, кровь заливала ему лицо, но подоспел Валеран фон Нордтюринггау, и под его ударами, не устоял Сигурд конунг, и упал, заливаясь кровью из многочисленных ран. Германец уже поднял вверх свой меч, дабы добить норвежца, но ему под ноги, храбро бросился маленький, горбатый и хромой Гуньяр сын Энунда. И меч германца, надвое разрубил его.
Погиб Гуньяр сын Энунда, но ещё долго будут бороздить моря построенные им драккары, и люди всегда, добрым словом, будут поминать искусного кораблестроителя.
Окружив норвежцев, германцы и византийцы побежали к сваленным посреди лагеря сокровищам, но из мешков, где должно было быть полновесное, чистое золото, посыпались мелкие камни. Там, где должны были быть дорогостоящие и редкие специи, был песок. А там, где тюки шёлка – повыпадало на землю рваное тряпьё.
– И это, твои богатства?! – заревел Валеран фон Нордтюринггау, и снёс Карапентосу голову.
Но и сам не ушёл. На него набросился Даг сын Эйлива, двумя могучими ударами зарубив германца.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
В бреду Сигурд видел ангельское, прекрасное и светлое женское лицо.
– Эрмесинда?… – пршептал он, но нет, это была не она. Сердце не отозвалось уже привычной болью, а потом не объяла его и теплота при воспоминании о Эрмесинде.
И снова не отходил от него Тогви Знахарь, сшивая иссеченное тело конунга, давал жаропонижающие настои, промывал и обрабатывал раны.
А Сигурд видел пред собою, лишь светящееся теплотой, нежностью и заботой, лицо девушки.
Когда он вышел из забытья и очнулся, то спросил:
– Где мы?…
Даг сын Эйлива, просияв и смахнув набежавшую слезу, прокричал:
– Хвала Небесам, ты выжил! Эй, Бернард, беги, оповести всех, что конунг Норвегии жив!
Сигурд, превозмогая боль, через силу улыбнулся.
– Хватит орать… Где мы?…
– В Слесвике
Конунг снова улыбнулся. Они, почти дома…
– Слышь, Даг… Я видел подле себя девушку…кто она?
– Это Мальмфрида
– Позови её… Я хочу…поблагодарить её…
Теперь настал черед усмехнуться Дагу.
– Ты сначала конунг, поведай воинству, куда подевались все наши богатства? Как так получилось, что германцы и ромеи остались ни с чем, и ушли, не добив нас?
Сигурд постарался рассмеяться, но скорчился-скривился от боли.
– Это Рогволд… мир его праху… посоветовал мне… Я отдал всё наше золото, купцам из Венеции… Они должны привезти его в Норвегию морем, следующей весной… Наше золото, а также товары Востока…ткани, шелка, специи, доспехи, оружие…и особенно, ты слышишь, Даг?… Особенно лошадей…таких, как мы видели в Йорсалахейме!.. Помнишь?… Мы будем разводить в Норвегии лошадей… создадим своё рыцарство… и тогда мы… с рыцарями как на Сицилии… как у конунга Бальдвина… Неужели… ты думал… что конунг Коломан и правитель Бюйараланда
Сигурд переутомившись, потерял сознание, а Даг сын Эйлива, заботливо укрыв его бараньей шкурой, подивился мудрости конунга и хитрости покойного Рогволда, видимо изрядно поднаторовшего в разных уловках на службе у Византии.
Мальфрида ничем не была похожа на Эрмесинду – круглое, бледное лицо, немного вздёрнутый, курносый нос, сиящие лазурно-небесной голубизной большие глаза, пухлые алые губы, широкий, полноватый стан, и русые, тяжёлые, в руку толщиной косы.
Сигурд внимательно разглядывал девушку.