Под шепчущей дверью

– Я чувствую это, – откликнулся Камерон, глядя вверх на дверь. – Я поднимаюсь. Хьюго. Пожалуйста, открой дверь.

Хьюго положил пальцы на дверную ручку и повернул ее.

Все было как и в случае с Аланом. В дверной проем хлынул свет, такой яркий, что Уоллесу пришлось отвести взгляд. Шепот уступил место пению птиц. Уоллес услышал, как ахнул Камерон, чьи ноги оторвались от пола. Он поднял руку, прикрывая глаза, но стараясь разглядеть Камерона в этом слепящем свете.

– О боже, – выдохнул Камерон, поднимаясь в воздухе к открытой двери. – О, Уоллес. Это… солнце. Это солнце. – А затем в его голосе зазвучала великая радость: – Здравствуй, моя любовь. Здравствуй, здравствуй, здравствуй.

И перед глазами Уоллеса мелькнули подошвы его туфель.

Дверь захлопнулась за ним.

Свет погас.

Цветы закрылись.

Листья съежились.

Камерон ушел.

* * *

Они стояли под дверью, казалось, несколько часов. Уоллес парил, Хьюго держал поводок. Время почти пришло.

* * *

Они, как обычно, пили чай, утро перешло в день, они делали вид, будто ничего не изменилось.

Они смеялись. Рассказывали истории. Нельсон и Мэй напомнили Уоллесу, как он выглядел в бикини. Нельсон сказал, что будь он лет на двадцать моложе, то сам бы приударил за Уоллесом, смутив этим Хьюго. Уоллес заставил Нельсона продемонстрировать ему костюм кролика. И это было очень впечатляюще, особенно когда его уши взлетали и шлепались вниз, а нос подрагивал. Ярким штрихом оказалась и корзинка с крашеными яйцами. Нельсону не надо было разбивать их, чтобы Уоллес удостоверился, что внутри цветная капуста.

Уоллесу приходилось держаться за столешницу, чтобы не подняться выше. Он старался не обращать на это внимания, но они все видели. Они все понимали. Он отказался от поводка, не желая ни на что отвлекаться.

Солнце передвигалось по небу, а Уоллес погрузился в воспоминания о жизни, которую вел до того, как очутился в этом месте. Ему особо не о чем было вспомнить. Он понаделал ошибок. Он не был добрым человеком. И да, порой поступал неоправданно жестоко. Он мог сделать гораздо больше. Он должен был быть чем-то бóльшим. Но он считал, что в конце концов сделал мир лучше с помощью других. Он вспомнил Нэнси, какой она была перед тем, как покинула лавку в прошлый раз. Как звучал по телефону голос Наоми. Вспомнил облегчение на лице Камерона, когда скорлупка, которой он был, исчезла и к мертвецу вернулась жизнь.

После смерти Уоллес сделал больше, чем при жизни, но он был не один.

И может, именно в этом и заключался весь смысл. Ему было о чем жалеть. И наверное, он будет жалеть об этом всегда. Тут уж ничего нельзя было поделать. Но он нашел в себе силы стать тем человеком, каким хотел стать до того, как бремя жизни навалилось на него. Он был свободен. Оковы земной жизни спали. И ничего не удерживало его здесь. Ничего больше.

Было больно, но это была хорошая боль.

Хьюго пытался делать вид, что ничего особенного не происходит, но чем ближе подступали сумерки, тем сильнее он волновался. Он замолк. Он нахмурился. Он сложил руки на груди, словно оборонялся от чего-то.

Уоллес сказал:

– Хьюго? – И Мэй с Нельсоном притихли. Уоллес держался руками за столик.

Хьюго покачал головой.

– Не надо, – сказал Уоллес. – Я хочу, чтобы ты был сильным, ради меня.

Хьюго упрямо сжал челюсти:

– А как насчет того, чего хочу я?

Нельсон вздохнул:

– Знаю, тебе тяжело. Не думаю, что…

Хьюго хрипло рассмеялся, его руки сжались в кулаки.

– Понимаю. Я просто… не знаю, что делать.

Мэй положила голову ему на плечо:

– Делай то, что должен делать, – прошептала она. – И мы будем с тобой. С вами обоими. Все время. – Она подняла глаза на Уоллеса. – Ты в конце концов превратился в довольно неплохого чувака, Уоллес Прайс.

– Я не так хорош, как ты. Мэй Ин… какая, черт побери, у тебя фамилия?

Она хихикнула:

– Фриман. Взяла ее в прошлом году. Это лучшее имя из всех, что у меня были.

– Чертовски верно, – заметил Нельсон.

Уоллесу нужно было так много сказать им. Но тут Аполлон зарычал и подошел к окну, выходящему на дорогу перед чайной лавкой. Стрелки часов задергались, время замедлилось.

– Нет, – прошептал он, когда «Переправу Харона» начал заполнять синий свет. – Не сейчас. Пожалуйста, не сейчас…

Аполлон завыл, это был протяжный и скорбный вой. Свет погас. Часы окончательно встали, стрелки не двигались.

В дверь тихо постучали: тук-тук-тук.

Хьюго медленно встал со стула и, тяжело ступая, с опущенной головой, пошел к двери. И положил руку на дверную ручку.

Он открыл дверь.

На крыльце стоял Руководитель. На нем была майка с надписью ДУМАЕШЬ, Я КРАСОТКА? ВИДЕЛ БЫ ТЫ МОЮ ТЕТУШКУ. С его волос свисали цветы, они то раскрывались, то закрывались, раскрывались и закрывались.

– Хьюго, – сказал мальчик. – Как я рад снова видеть тебя. Как я вижу, у тебя все хорошо. Как и следовало ожидать.

Хьюго сделал шаг назад, но ничего не ответил.