Под синим солнцем

«Ничто не предвещало беды… точнее, нет, не так: всё предвещало беду, висело на волоске. И вот однажды мы проснулись и обнаружили, что вся, вся без исключения цифровая информация стёрта. Счета, договоры, персональные данные, даже фотографии – по всей Земле. То ли вспышка на Солнце, то ли ещё что… И тогда началось. Первый удар пришёлся, кажется, по Северной столице…»

«Хм, закономерная цель с точки зрения стратегической важности, психологического эффекта и близости границы, – участливо заметил Бальдр. – Признавайтесь, дорогие слушатели: пытаетесь ли вы представить, как рушатся дворцы с их интригующими подробностями? Как вмиг затмеваются витиеватые люстры, золотые отливы потолков, всё изобилие форм тонет в нарастающем гвалте? И плавится мрамор, и набережную заволакивает огнём, музей Набокова, "Подписные"… и ещё почему-то – маленький дублирующий светофор на углу Адмиралтейского и Невского? Нет?»

– Ой, – вздохнул Саша.

Сколь зыбкой оказывается на поверку монументальность образов, ведь, помимо сухого повторения петербургских названий, в голове у него ничего не родилось, никакие лазейки не в состоянии были помочь ему воскресить воспоминания, которых не существует. Место его снов иное – как бы он этому ни противился.

Быстро начало укачивать, водитель вёз слишком неаккуратно, резко дёргался и тормозил и всё время без особой нужды перестраивался в плотном потоке. Чтоб ему. Как появляются такие люди и куда затем уходят? Несчастья да вечные лишения… скачут один за другим по начерченным мелом квадратикам, играют самые незначительные роли в чужих постановках, а выбившись из сил, возвращаются обратно в свои стойла, кучкуются в многоэтажных формикариях. И если завтра их не хватит удар или случай, всё для них начнётся сначала. И на том уж спасибо.

Найти дукат в горячем хлебе – такое малое человеческое счастье, жаль только, что к нему быстро привыкаешь. Но сколькие не имеют и этого малого, сколькие не успевают за жизнь познать и крошки блага? Да и зачем истории этот сломленный коленом судьбы хворост, если не для того, чтобы воспылать? Это какой-то неведомый фатум. И снова по тормозам – ловим каждый светофор. Тем временем радиоспектакль и не думал завершаться.

«Пишите ответы в комментариях!»

«Затем Москва и всевозможные стратегические центры, узлы массированного возмездия, до которых только можно дотянуться в слепой надежде, что боеголовки не полетят в ответ, а они полетели…»

«Какая неожиданность!»

«Прежде чем жители столицы окончательно и бесповоротно лишились возможности воспринимать, вспышки повторились ещё как минимум трижды, – едва сдерживая слёзы, произнёс Янепомню. – И не стало ни Империи, ни Бога… феерическое окончание культуры и веры – последнее, что нашему поколению довелось лицезреть с первых рядов».

– Так им и надо, зажравшимся тварям! А? – рявкнул водитель и вопросительно глянул в зеркало.

Я кивнул. Ему, очевидно, доставлял удовольствие этот китч.

«Кто бы мог подумать!» – наигранно подогревал Бальдр.

«Я не могу достоверно объяснить, как именно это произошло и последовал ли какой-то ответ…»

«Не пытайтесь!»

«Наверняка последовал, но…»

«Что "но"?»

«Но мне, если честно, уже всё равно».

«Вам не нужно стыдиться этого. Согласитесь, несмотря на всю вашу привязанность и, не побоюсь этого слова, любовь к Москве, вы теперь нечасто туда возвращаетесь?»

«Почти никогда».

До парка Победы ехать всего десять минут с учётом небольшой толкучки на перекрёстке, но уже на полпути моё состояние было близко к критическому. Мы оставляли позади знакомые до боли улицы, а мой желудок требовал оставить позади обед из жиденького борща и гречетте с луком фри. Тошнота сидела со мной на одном сиденье и всё крепче прижималась ко мне. Ещё это радио нагнетало обстановку, и без того шаткую из-за душного ароматизатора в салоне и бездарной манеры вождения. Нелепый, с рыхлым телосложением таксист улыбался наискось одним краем рта – да-а-а-а.

«Ну а дальше, дальше-то что?»

«Затем пали все малые города европейской части России… все населенные пункты постепенно перешли на диету, целиком и полностью состоящую из падали».

«Мог ли кто представить, что даже этого малого мы лишимся вмиг и навсегда?»

«Мы до последнего всячески пытались откреститься от убожества и потрескавшихся фасадов, от очевидной несправедливости и дорожных ям – будто всё это не наше родное, а всегда чьё-то чужеродное, будто эту болезнь можно вылечить, сбежав от неё».

«Теперь же окружающая обыденность и впрямь перестала нам принадлежать, и мы вроде как по делу не заслужили не то что порядка, но даже и этой убогости».

«Мы что, поменялись ролями?» – предположил вдруг… а кто это предположил?

Саша запутался, голоса и впрямь звучали одинаково.

«Это неважно».

«Но присмотритесь! Это же очевидно не ваша реплика!»

«Просто… продолжаем», – очень серьёзно.