Под солнцем и богом

Но… не той… дробью, приятель… Совсем не той, что казалась! Другой, совсем иной… Хоть из того же арсенала, только калибр, как ядра. И настоящий, не гипотетический… Проглядел, дятел! Проблема не в скаковом жеребце – домчит жокея-джокера до финиша или сбросит на полпути – а уцелели ли устроители скачек? Разоблачение цеховиков от разведки автоматически набрасывает лассо Всевидящего Ока и на тебя. Как это в голову не приходило?! Для советского истеблишмента ты не кто иной, как подельник, бросивший вызов Системе. И, находясь с Системой в конкретной связи, будешь осужден по ее законам. Отличие от прочих фигурантов лишь в том, что приговорит тебя не трибунал, а военно-полевой суд – и без оглашения приговора. После чего за выкорчевывание примутся не разрозненные, хоть и удалые молодцы, то бишь твои, якобы сверхбдительные подельники, а тупой, обезличенный государственный механизм. Специфика же его конструкции такова: любой заскочивший в его недра инородный предмет, даже мельчайшая песчинка, – залог необратимого саморазрушения. Оттого и увешен агрегат оптикой, а половина полезного объема – дробильная камера. Стереть посягателя в пыль, чтобы, не приведи господь, другим повадно не было!

Так что? Паруса долой? До нового чуда? Поскольку нынешнее чудо в решете. В придачу могилой тянет! Хоть и на семи ветрах…

Н-да, на газеты зря тратился, радиосводок бы хватило, пусть в них мякоти никакой.

Чертов радиоприемник, на свалку давно пора! То работает, то глохнет – по ящику тумака ждет! Подожди-подожди… Ящик… Да-да, ящик!

Что за заноза? Зацепилось почему? И газеты… Связь какая?

Газету в ящик? А куда – в форточку?! Почтовый ящик на Западе – заборник всех дурных вестей и бед.

Ну, вспоминай, где-то рядом… Газета и почтовый ящик…

«Таймс»! Вот, «Таймс»!

Как мог упомнить?! Вариант «Б» инструкции о передаче груза, на случай, если бы моей встрече со связником десятого января что-либо воспрепятствовало, помимо разоблачения, разумеется. Подельники потрудились на совесть, создав резервную схему для непредвиденных обстоятельств и форс-мажора, как-то: внезапная болезнь с госпитализацией, случайный арест, который в ЮАР схлопотать раз плюнуть, забастовка в аэропорту, прочее… Причем неважно с чьей стороны – моей или связника.

«Таймс» ищи! Где она?

Покупал же, помню! В этом журфаке и археолог ногу сломит!

Нашлась, слава богу! Вчерашняя…

Объявления в конце. Не торопись, порвешь еще. Здесь было… Нашел!»

Шабтай водрузил подшивку «Таймс» на полусогнутые руки и, словно ребенка, бережно отнес на стеллаж. Не выказав малейшего намерения раскланяться, двинулся на выход, держа свежий, приобретенный утром номер «Таймс» у себя подмышкой.

Соседи даже не покосились в его сторону. Словесный диспут недавно перетек в обмен эпистолярными уколами. Черкая ручкой, аспиранты марали лежавший посередине стола блокнот цифрами и всевозможными комментариями. От общих прогнозов схватки за президентское кресло перешли к оценкам предполагаемого разрыва. Шуметь не шумели, но гримасничали и жестикулировали отчаянно.

Увидев, что Шабтай уходит, библиотекарша привстала, щурясь. Похоже, высматривала, что у визитера в руке: не спер ли чего из зала? С миной неразвеянного подозрения села и углубилась прежнее занятие – чтение. По странному совпадению – последнего номера «Таймс», того же, что Шабтай уносил с собой. С незримой подачи спорщиков просматривала заметку о мытарствах американских заложников в Тегеране[76].

Общественно-мотивированные йоханнесбуржцы не могли и предположить, что убывающий посетитель – один из вестовых, если не сказать более – промоутеров новых социально-экономических процессов, подспудно вызревающих в чреве мирового жизнеустройства, а точнее, в широтах двух сверхдержав. И почин, зачатый им на юге Африки, совсем скоро сольется с прочими сходными по вектору подвижками. В считанные годы он обретет ускорение паводка, который поглотит одну из грандиознейших в истории империй, кажущуюся ныне незыблемой. Смыв эту мертворожденную постройку, паводок заскочит и в их склеротичную, помрачившуюся на сегрегации страну, и переиначит ее на свой, по крайней мере внешне, справедливый лад.

Сам Шабтай в эти мгновения ни о каких свершениях, актуальных для судеб мира, не помышлял, поскольку о будущем планеты и даже его нескольких родин, никогда не задумывался. В известной мере потому, что родился лавочником, пусть калибра крупного и интуиции козырной. Единственное, что его в эти секунды ворожило – его собственная судьба, которая нежданно-негаданно развернула горизонт, совсем недавно скрывшийся из виду. Как прежде казалось, надолго, если не навсегда…

Во всех номерах «Таймс», просмотренных им в библиотеке с десятого по двадцать шестое января, он обнаружил идентичное по содержанию объявление: «Разыскиваю родственников Самюэля Вокера, родившегося в 1878 году в Портсмуте. Заранее благодарен откликнувшимся. Гарри, п.я. 6142, Йорк».