Под солнцем и богом

Попав в золотую группу, Богданов бросил подработку – из-за плотного графика занятий времени хронически не хватало. Скоро Дима основательно обносился. О карманных расходах в Москве то ли позабыли, то ли сознательно нацелили на подножный корм. Дескать, и без того облагодетельствовали, крутитесь.

Впрочем, кроме как в самолете, с соотечественниками он больше не пересекался – учились они в других городах. Как обстоят дела у них, понятия не имел.

Сосед по комнате в общежитии подсказал: обратись в благотворительный фонд для неимущих.

– Я не гражданин, – возразил Дима.

– При чем здесь гражданство? На то она и благотворительность! – внушал компаньон-американец.

И на самом деле помогли: одели с головы до пят на складе поношенной одежды.

На следующий день Дима шел в университет грудь колесом. Одежки все, правда, не по размеру – где трещат по швам, а где топорщатся. Зато фирменные, американские!

У соучеников из группы на лицах ехидные улыбки, за спиной переговариваются, кивая в его сторону.

Что за слова такие «агой, ахохем»[87]? Какие-то необычные, будто не английские. В одном не сомневался – терпкие, обидные.

Вернувшись в общежитие, Богданов перелопатил все словари, пальцем даже водил, но слов таких не обнаружил. Спросил компаньона: «Может, сленг какой?»»

– Отстань, спать хочу, – тот отвернулся.

Диме, напротив, спать не хотелось. Им завладело малоизведанное, но интригующее чувство. Оно конфликтовало с его натурой, зацикленной на одержимости преуспеть. При этом залог успеха – опираться только на самого себя и главное, не искать на стороне виноватых. Втемяшившиеся, не несшие смысловой нагрузки фонемы подтолкнули к открытию: его соученики по группе, как и сам гуру Фридман, на американцев не похожи, являя собой в корне отличный от англо-саксонского тип. Не задумывался он об этом по одной причине: ему, рожденному в русской глубинке, на все этнические различия и оттенки от природы наплевать.

Пройдут годы. Богданов проникнет во властный бомонд Страны Советов, узнает: небезуспешно культивируемый режимом интернационализм на некоторые этносы распространяется лишь декларативно. Родиться евреем, немцем или, скажем, греком означает всю жизнь нести клеймо изгоя, быть меньшинством, негласно, но продуктивно выталкиваемым на задворки.

Повзрослев и набравшись житейского опыта, нежданно-негаданно для себя откроет: его американские соученики – не кто иные, как евреи, потомки выходцев из Белоруссии, Украины, Молдавии.

Со временем он заведет знакомство с некоторыми из их советских собратьев. Один из них, наконец, утолит его любопытство, поведав смысл слов «агой, ахохем». Открытие глубоко ранит, но отношения к евреям, как нации, не изменит. Осознание их огромного вклада в мировой прогресс, дивная подвижность мышления, в чьей среде сформировался как экономист экстра-класса, подомнут обиду, которая со временем присохнет коркой, а потом и вовсе рассосется.

Богданова занесло в американские дали неспроста, совсем не случайно. Брошенная генералом в адрес Шабтая «закорючка», разворошила прежние, будто давно увядшие сомнения, привнесла в них новый, националистический, привкус.

Полковник проталкивал ботсванский проект, опираясь исключительно на свой авторитет. Если Остроухов слыл идеологом, организатором советской разведки, то он – ее легкими. За фондами КГБ за рубежом велась не затихающая ни на день охота. Более того, в середине семидесятых западные правительства объявили войну капиталам сомнительного или криминального происхождения, равно как и образованиям, вовлеченным в их отбеливание, легализацию.

Несмотря ни на что, Богданов любые контр-меры просчитывал, неутомимо изобретая новые схемы внедрения «черных» финансовых потоков, в чем разведка, как в воздухе, нуждалась. И никогда не ошибался, выбирая единственно верный путь.

Полковник скрыл от компаньонов, что ботсванский проект зиждется на голых, пока чисто гипотетических способностях Шабтая, капитализированных за счет его неукротимой энергии. Никаких прочих подпорок у инициативы не было и быть не могло.

Казначей дожал подельников откровенной лапшой, вывалив ее ведрами на их непрофессиональные уши. Главная препона проекта – ни сейчас, ни в обозримом будущем заговорщики не могли перебраться на Запад. Случись им свалить за бугор, беглецов объявили бы в розыск как заклятых врагов режима. Кремль, несомненно, поквитался бы, чего бы это ему не стоило, выследил бы хоть на краю земли. И совершенно неважно, вернули бы в казну «заем» или с собой прихватили бы.

Дискуссию вокруг «переезда» Остроухов недавно раз и навсегда свернул, обезоружив железной логикой: «Нужна заварушка, хотя бы ведомственная. Улизнем под шумок. И не скопом, а по очереди. Первый – Богданов, замыкающий кто, догадываетесь…»