Под солнцем и богом

Итак, все отдавалось на откуп одной персоналии – Шабтаю, не обладавшему ни реальным опытом, ни связями. Но таланты сподвижника, не вызывавшие у Богданова сомнений, без стерильной порядочности значили немного, суля корпоративным интересам скорее вред, нежели пользу. Как разносторонне образованная личность полковник знал, что евреи отметились в истории не только гениальными банкирами и предпринимателями, блестящих аферистов и проходимцев произвели на свет не меньше: Стависски, Рейли, Парвус, прочие. Богданов понимал: он страшно рискует. Но неукротимая тяга к живому делу, то бишь к свободному предпринимательству, о чем мечтал со студенческой скамьи, размела тревогу.

Тот факт, что Шабтай в первую голову советский агент, а значит, в курсе, каков расчет с предателями, в эти минуты уже не казался Богданову надежным предостережением дезертирству. В какой-то момент начфина посетило: «Исчез с концами… То, что струсил, совершенно необязательно. Не исключено, ноу-хау приторговывает, разобравшись, кто и почем».

Богданов въехал в жилую зону, остановился на светофоре. Бросил руль, протер глаза и, неизвестно, к кому обращаясь, молвил:

– Евреи, не евреи… Черешня с огурцами… Нюх, обсчет, кураж – и в дамки!

Глава 27

В Миланском соборе Дуомо было людно и шумно. Сновали туристы со всех концов света, звучала какофония языков, если охи и ахи национально окрашены. Не каждый прислушивается…

В своей основной массе экскурсанты напоминали больных, защемивших шейный нерв, но симптоматики необычной: искривляясь, их шеи тянулись вверх – к сводам одного из величайших сооружений культа.

Немногочисленные прихожане терялись на фоне непрерывного хода охавших от изумления туристов. Крикливый восторг мешал их общению с Творцом, а десятки вспышек, ежесекундно осквернявших Храм Господний, гневили. Впрочем, смиренность, долготерпение – богоугодное дело.

В пестром раскардаше, где мирно уживались безбожники и верующие, затерялись двое господ, своего присутствия особо не выказывавшие. Один лет пятидесяти, явно тевтонских черт, другой – возраста почтенного, типичный южанин. Корсиканец, испанец, но, наиболее вероятно, макаронник. Господа, в полуметре друг от друга, читают молитву. У каждого в руках – по Святому Писанию.

Ничто не говорило о том, что соседи общаются. Не со Всевышним – в этом сомнения не возникало – а между собой. Они беседовали, изъясняясь на латыни и вкрапляя диалог в паузы молитвы. И, конечно, молитву читали на том же языке.

Прародитель романской словесности изредка фыркал от непривычных своему фонетическому строю сочетаний – Йоханнесбург, Киншаса, Москва. Где по старости запамятовал, а где – как средство языкового общения исчез, прежде чем эти географические названия зазвучали.

Андрей Кривошапко, скорее всего, подивился бы, узнав, что под сводами Дуомо уже дважды прозвучало его имя, пусть под псевдонимом, к слову, весьма узнаваемым. И наверняка, обалдел бы, рассмотрев в пятидесятилетнем господине возницу, неделю назад катавшего его с ветерком по Вене. Настолько на себя прежнего тот не походил. Одет как с иголочки, будто только из салона моды: одежда коллекционного шика, безупречно выбрит, запах дорогих духов – ни дать ни взять великосветский лев на церемонии вручении «Оскара».

– Послушайте, Вальтер… – обратился к «вознице» сосед, завершив очередной абзац молитвы. – Залог успеха операции «Январский гром» – поимка экспедитора, удальца, оседлавшего тропу с того света в Йоханнесбург. Русские сами подкинули козырь, о котором мы лишь мечтать могли. Как всегда, его Величество Случай… Отныне меня интересует африканский театр действий да и только. Остановим курьера – с деньгами или налегке – значения не имеет. Остроухову ничего не останется, как подбросить доклад ЦРУ Брежневу, претворяя в жизнь «Январский гром».

– Все осложнилось, дон Перуцци. Русский переигрывает нас… Информация столь неожиданна, что, едва ознакомившись, тут же вылетел в Милан, – откликнулся «возница».

– Ультиматум исключает паллиативы, Вальтер, на то он и ультиматум. В противном случае, это бзик жены-истерички, в чем нас не заподозрить, – возразил дон Перуцци.

– Судить не мне, а Синоду, мое дело доложить, – кротко ответил Вальтер.

– В чем сыр-бор? Выкладывайте…

– Остроухов ломает схему, а точнее, ставит ее на попа. Мяч возвращает, ловко подменив на свой. Идея следующая: обзор ЦРУ передать – ни в какую, для него это, дескать, равносильно самоубийству. Взамен предлагает заключение медицинского консилиума…

– Надеюсь, не психиатров, Вальтер? Разыгрывает из себя умалишенного? В его положении не такая уж скверная мысль!

– Заключение о состоянии здоровья Брежнева…

Перуцци застыл, после чего уткнулся в библию и вновь забубнил. Но по его излишне суетящимся глазам угадывалось: лихорадочно переваривает услышанное.

– В каком виде? – сноровисто вклеил вопрос в молитву Перуцци.