Под солнцем и богом

– Да и случай этот – прямо для учебников!

– Вся наша жизнь в совке – сплошная энциклопедия…

– Игорь, случай – медицинский, совок здесь ни при чем.

– Давай, прогоним по-быстрому, с больными… Мне заступать, тебе на боковую. Прямо посерел весь…

– Так вот, Игорь, пацаны эти – фельдшер, кто доставил, рассказывал…

– Ножевые?

– Поменялись бы на ножевые с радостью.

– Это что – метафора?

– Ослепли они, антифризом траванувшись.

– Ничего нового, – моющий под краном руки Игорь, глубоко вздохнул. – Но почему об этих вывихах, отнюдь не врожденных, кроме нас, врачей, никто не задумывается, спрашиваю я себя.

Краник вдруг зачихал, и вода литься перестала.

– Б…ди! Опять! Сами же, твари, за жизнь свою дрожите, как все! – заорал Игорь.

– От крика трубы не оттают, а морозы крещенские не спадут, – с какой-то серой, стариковской горечью отчитал Петр Туманов, врач-реаниматолог восьмой клинической больницы Москвы.

– Остановились на чем – антифризе? – все еще хмурясь, подал голос Игорь Сова, заведующий реанимацией и друг Петра Туманова. Душа его металась – между неловкостью, которую он испытывал к другу, чурающемуся горлопанства, и лютой ненавистью к устройству жизни, без копейки сотворившего его врачом – для больниц, не знающих одноразовых шприцов…

– Когда дверь вышибли, они… – вернулся к своей истории Петр.

– Какую дверь? – перебил его приятель.

– Закрылись они в подвале. Киряли ведь!

– Русская рулетка… Нет, что это я? Ромовая баба по-русски, а-ля антифриз!

– Так вот, фельдшер сообщил, что они катались по полу!

– Где же еще им? Лезть на стену что ли, без глаз?

– Игорь, не перебивай! Катались они, обнявшись, клубком. При этом вопили, как резанные. Ни в одном учебнике о подобном ни слова!

– Петя, ты хоть врач от бога, но явно не русский. Убежден, что и Павлов не был русским. Скорее всего, обрусевшим шведом или англичанином. От его учения за версту несет прилизанной Европой. Что мы знаем о человеке вообще? Немцы – твари, конечно, но в одном их заслуга бесспорна: всю эту лживую, зацикленную на гуманизме медицину они отважились вспороть, норовя докопаться до сути. Подоплеки не ищи, пацаны-то русские! Умом Россию не понять, душой Россию не измерить… – продекламировал заведующий реанимацией.

– Что ты несешь, Игореша!

– Каюсь, прости, занесло. В этой долбанной стране, кроме как паясничать, занятия не вижу! Да, телефонные звонки откуда?

– Знаешь, вся эта история – какая-то несусветная, из любой привычной схемы выламывается, – взволнованно заговорил Петр Туманов. – Двое траванувшихся из одного подъезда, кореша, шпана местная. В своем подвале и киряли – прибывшая вслед мать причастила. Личность третьего поначалу установить не могли. Женщина его не знала, сам он без сознания, а документов – никаких. У собутыльников – печать порока на лице, его же лицо – холеное, умное. Когда раздели парня, я рот приоткрыл – одни бицепсы. Если не культурист, а спортсмен, то, видать, серьезный. «Химики»-спортсмены, как тебе известно, у нас еще не отмечались. Придя в сознание, он назвал имя, адрес и телефон. Я чуть не ахнул. Те дома с детства знаю: ЦК, Совмин, прочая номенклатура.

После нашего звонка отец прибыл почти сразу. С проходной звякнули: на территории «Волга» с правительственными номерами, к вам. Здесь я связал все воедино: адрес парня, номер «Волги» и иные нестыковки.

«Где он!» – отец с места в карьер. Говорю: «К нему нельзя, только в себя пришел!» «Номер палаты, спрашиваю!» – голосом, не терпящим возражений. «Вы хоть знаете, что с ним?» – кричу я вдогонку. Увидел все сам… Заглядываю через полчаса. Смотрю: глаза стеклянные, уставился в одну точку. Руку сына к своей щеке прижал. Классический шок. Сын же кричит, костерит кого-то: «Меня угробил, дяди Сашин черед!» Психоз, понятное дело… Не отец же «микстуру» в рот лил. Тут меня к телефону. Думал, главврач зовет, мало ли что… Голос густой, приятный, но ощущение, будто звонишь сам – и не лишь бы о чем, квартиру канючишь, вне очереди. Почти на цыпочки встал, ни много ни мало. Какая там реанимация… Себе не принадлежишь, внемля.

– Куницын Виктор, что с ним? – спрашивает.

– Интоксикация с потерей зрения, – отвечаю.

– Жить будет?

– Будет, но ослеп, похоже, необратимо.

– В сознании?

– Да! Психоз, правда…

– О чем говорит?

– В психозе не говорят, понос это – подкорки…

– Мне нужно знать! – сказал так, будто за яйца хапнул.

– Пересказываю, что слышал: «Меня угробил, дяди Сашин черед».

– Перезвоню через час, – после длинной паузы.