Под солнцем и богом

– Настоящее имя – Арон, но в советских документах числюсь Александром. Подмазав, родители справили мне новое свидетельство о рождении. В нем я русский.

– Вот-вот, спрашиваю я себя, как это еврей в сверхсекретную советскую миссию попал? – озадачился раввин. – В детстве… за нами присматривала литовка-подросток. Родители-пропойцы прокормить ее не смогли, передав моим родителям на содержание. Через год чесала на идиш не хуже нас, евреев. Случайные гости дивились даже: откуда это у Йоселе и Ханы белокурая девочка?

– Нет той Литвы давно, ребе, да и евреев почти не осталось. В Штутгофе да в Понарском рву почти все… – хмуро вклинился герой-картежник.

– Благословенна их память. Н-да, похож ты, конечно… – оттаивал, казалось, раввин. – Но многого понять не могу. Во-первых, откуда знаешь, что в Йоханнесбурге община литваков? Возникла она задолго до того, как Господь произвел тебя на свет божий. Это не все… В начале семидесятых я часто навещал Израиль, когда Советы шлюзы приоткрыли. Многие из моих литовских родственников тогда перебрались на Землю Обетованную. Гостя у них, неизменно поражался, насколько они беспомощны в условиях западного рынка, то есть конкуренции. Им так мозги промыли, что выветрили и намек на самостоятельность. А тут через три страны и прямо в храм, точно на военных картах он изображен…

– Ребе, жить захочешь – и не такое учудишь… – прогундосил Шабтай.

– Родственники даже иврита не освоили, – пропустил реплику мимо ушей ребе. – Живут, как в гетто, общаясь только друг с другом… А ты английским владеешь, каждое мое слово внимал – я видел. В школе так не выучить! Говорить – одно, а понимать – намного сложнее…

– Да способный я к языкам! – выпалил Шабтай, казалось, опрометчиво…

– Вот что, Арон, – откликнулся раввин, – что у тебя стряслось, не знаю. Но если принять сказанное на веру, тебе нужен не я, а Департамент по делам эмиграции. Им и объяснишь все…

– Поначалу я и сам так думал, когда на всех парах сюда летел, – преспокойно возразил сказочник. – Намеревался сдаваться как беженец. Но, поостыв немного, вник: лучше объявить себя новоявленным Джо Слово[24], нежели беглым офицером-коммунистом. Ребе, если вы мне не верите, хотите, чтобы они поверили! Засадят за решетку или вышлют в двадцать четыре часа – чтобы и духа здесь не было!

– Джо Слово… – задумался раввин. – Ты слишком умен, мой мальчик… что настораживает не меньше, чем твой рассказ. Да и как прикажешь понимать: картежник, стрельба, если ты еврей. Антисемитов не перестреляешь, другой путь у нас…

– Защищался я…

– А ноги для чего, голова-то у тебя в порядке. Вон наплел тут чего…

– Не поможете – пропаду, ребе, – канючил Шабтай.

– Родители твои где? – В интонации раввина впервые мелькнула нотка участия.

– В Ковно, ребе.

– Помогаешь им?

– Непременно, о чем речь!

– Сын преступник, как они теперь?

– Сестра с ними, поможет… Да и устроюсь рано или поздно, а там посмотрим…

– Документы хоть в порядке?

– Все бросил, рванул, сломя голову…

– Тогда не знаю… Отпадает и Израиль, без документов не возьмут и туда, да и записан ты русским. Право, не знаю…

– Ребе, я не спал трое суток, в себя бы прийти, да и денег ни гроша! – взмолился сказочник.

Раввин окинул Шабтая безразмерным, как толща времени взором, полез за очками в карман. Одев их на изящную, явно не семитскую переносицу, молвил:

– Сходи проветрись, минут двадцать. Позвоню пока…

Точно на крыльях, Шабтай понесся к припаркованному на стоянке джипу. Забравшись в него, вытащил из бардачка паспорт, бумажник и еще несколько бумажек. Полез под сиденье и извлек нечто оттуда. Рассовав все по карманам, чуть осмотрелся и выбрался наружу. Запер авто и заторопился обратно. Его преследовала мысль: «Перегнать джип, завтра же, как можно дальше от храма!»

Раввин, уже с одним габаем, стоял у дверей синагоги и с нетерпением посматривал по сторонам. Казалось, вот-вот отчалит. Увидев поспешающего Шабтая, о чем-то распорядился. Спутник убыл, дабы, как окажется, пригнать ко входу автомобиль.

Через сорок минут в наибеднейшем, но белом квартале Йоханнесбурга из фешенебельного «Линкольна» высадились необычные для этой округи пассажиры: почтенный старец в шляпе и длинном лапсердаке (невзирая на духоту), мужчина средних лет в дорогом костюме и с экзотическим головным убором-блюдечком и помятый, встревоженный молодой человек, то и дело озирающийся. Троица двинулась к двухэтажному, обшарпанному зданию с поржавевшей, полуоторванной вывеской «Dutch Reform Church оf Johannesburg – Homeless Asylum»[25].

Глава 11

– Чего не зеваешь, Петя? После ночной ведь.

– Позеваешь тут…

– Нелегкая вчера кого несла: пьянь, суицид или сердечников?

– Всех чохом, но беда не в этом…

– Что значит?

– Работать не давали, к телефону каждый час…

– С каких это пор дежурного зовут?

– Сам не пойму… Если кто и звонит ночью, сестра, не вникая, посылает. Сегодня – где только не откапывали меня! Странно… даже не представился. Четырежды дергал: «Куницын Виктор – что с ним, в сознании ли?» Когда блатной у нас, главврач предупреждает…

– Курицын – кто-то новенький?

– Куницын, а не Курицын.

– Один хрен!