Под светом убывающей луны (СИ)

Хаширама очень хотел поговорить с ним, но странное чувство сковывало его. Может, дело было в неровном свете костра, из-за которого старый друг казался чужим, холодным. Может, просто сейчас был не лучший момент, а портить мирную, почти уютную тишину ссорой… Два месяца он хотел добиться того, чтобы Мадара, всё время убегающий прочь, остановился, наконец, и выслушал его. И вот этот момент настал: они сидят рядом, бок о бок, прижимаясь плечами; тишина, и вряд ли их кто-либо прервет. Казалось, вот оно, говори же, Хаширама, он выслушает и обязательно поймет! А слова пропали, и ничего из себя выдавить не получалось, будто он и вовсе разучился говорить. Иногда он натыкался на косой встречный, будто ожидающий (или, наоборот, предостерегающий? В темноте не понять) взгляд Учиха, без шарингана, безопасный, но осаждающий похлеще гендзюцу.

Сколько бы они ещё так сидели, в тишине, нарушаемой только треском костра и свистом ветра где-то высоко в небе, неизвестно. Но вдруг громко хрустнула в огне ветка, и напряжение, сковывающее их, будто разлетелось вместе с ней. Они заговорили одновременно, смешались, неловко замолчали и попробовали снова. Вспомнили о делах, оставшихся в недалёком прошлом, о недоделанных из-за разрыва общих техниках, тут же принимаясь выяснять ошибки в их строении. Аккуратно обходили стороной лишь тему перемирия кланов и совместного создания деревни для детей, для младших братьев — те детские мечты, казавшиеся теперь, после всего двух месяцев сражений, очень наивными.

Их странное перемещение и последовавшее за этим временное, но не менее странное перемирие казались глотком свежего воздуха, и бывшие друзья пытались высказать друг другу всё, что не успели тогда; старались наговориться на несколько лет вперед, чтобы потом было не жалко… расстаться. Отказаться друг от друга снова, и уже насовсем. Поступить согласно правилам клана. И однажды убить друг друга в схватке.

Но сейчас для них обоих была лишь эта полянка, сопящий брат под боком и друг напротив. Потерянный, но, кажется, ненадолго обретенный вновь. И потому они всё говорили и говорили, вспоминая, казалось бы, совсем недавние, но уже почти стёршиеся из памяти темы, что когда-то объединяли их.

Лишь сейчас, глядя в теплые глаза напротив, Мадара понял, что не перестал чувствовать тяжесть разрыва, которая пробудила его шаринган. Лишь сейчас Хаширама спокойно выдохнул, ведь ему больше не было нужды бежать, убеждать, догонять, пытаться вразумить и достучаться.

Около двух часов ночи они, наконец, прервались ненадолго, вдруг осознав, насколько высохло горло, и оглянулись назад, удивляясь, как не разбудили младших частыми возгласами.

Земля оказалась холодной и здорово морозила зад. Чакра какое-то время ещё оставалась доступна лишь в малом количестве, и Хаширама решил не рисковать: поднялся и притащил снятый с рогатины нагретый, почти высохший, но всё ещё остающийся вохким поддоспешник, сложил его надвое, согнал Мадару с места и положил на землю. Учиха фыркнул, но затею поддержал — добавил свой плащ, старательно спрятав клановый мон в складках, чтобы (не дай Рикудо!) на него не усесться. Снова устроившись на земле, Мадара невольно поёжился, растирая ладони и кинул взгляд на младших. Те устроились не в пример лучше: на набранные с самого начала сухие листья накинули сверху кто плащ, кто поддоспешник, и теперь сладко сопели, поджимая замерзающие ноги. А Хаширама под боком был теплым и забавным с этой своей неправильно высохшей и теперь топорщившейся вкривь и вкось шевелюрой. О том, как выглядит сам, Мадара предпочитал не думать.

Далекий, едва слышный треск разбудил почти задремавшего Учиху, и он быстро растер лицо, отгоняя сонливость. Впрочем, один вид сонно хлопающего глазами Сенджу, на щеке которого краснел отпечаток ладони, успокоил его и заставил сосредоточиться на ситуации.

Было тихо, и лишь едва-едва шуршали и поскрипывали ветки. И оттого ещё громче и отчетливее раздался новый треск. Шиноби синхронно вскочили. Пока Мадара, чей резерв немного пополнился, активировал шаринган, выискивая опасность, Хаширама подскочил к брату и, тряхнув за плечо, разбудил его.

Тобирама проморгался, быстро приходя в себя, и, увидев знак старшего, лишь понятливо молча кивнул и, как бы ему в душе не хотелось этого делать, пошёл будить этого Учиху. В смысле, Изуну.

Тобирама с силой дернул его за плечо, как привык всегда будить старшего. Изуна, явно сквозь сон уловив, что человек, трясущий его — не брат, распахнул глаза и отскочил почти на метр, благо, бесшумно, рефлекторно пуская в полёт пару кунаев, которые Тобирама, отшатнувшись, пропустил мимо. Бросившись вперед, он навалился на Учиху всем телом, обездвиживая и затыкая рот. А предполагая активацию шарингана, упрямо уставился только на обтянутое бледной тонкой кожей острое плечо, показавшееся в оттянутом вороте. Впрочем, удержать отчаянно брыкавшегося и извивающегося ужом соперника было делом совсем не легким, и, снова получив по ребрам, Тобирама на грани слышимости зашипел:

— Замри, придурок. Опасность!