Карантир Темный лежал неподвижно на своем ложе из свернутых покрывал, укрытый одеялом из шкуры медведя. Кожа его приобрела голубовато-синий оттенок. На лбу то и дело выступал мутный пот, губы почернели. Мирионэль меняла повязки на самых глубоких ранах — порезах на боках и на бедре — там, куда вошла отравленная стрела. Остальные царапины она протирала влажным полотенцем вместе со всем телом, которое, казалось, таяло на глазах.
Она почти не спала, лишь изредка позволяя дремоте одолевать себя, когда замечала, что отец дышит ровнее. Карантир так и не приходил в сознание со дня битвы. Не было заметно никакого движения зрачков или пальцев. Держа его за руку, вглядываясь в ставшие фиолетовыми веки отца, Мирионэль впервые пожалела о том, что она — дочь смертной. У нее не было дара врачевания, как у многих из квенди и она не могла мысленно дотянуться до сознания отца в осанве — ей не хватало сил, слишком глубоко он погрузился в сумрачные слои. Сидя перед неподвижным телом Карантира, она разрыдалась от страха и отчаяния, овладевших ее душей.
Нет! Она не сдастся так легко, не позволит смерти забрать у нее и отца, как она унесла мать и Лиса, такого прекрасного, полного жизни, страсти и отваги! Сейчас ей просто нельзя думать о себе и своих страданиях. Она обязана спасти отца! Она найдет способ, средство… должно быть средство!
Позвав стражу ненадолго остаться подле Карантира, Мирионэль кинулась разыскивать главного целителя. Найдя его на другом конце их стоянки, она застала его обрабатывающим рану голени одного из воинов.
— Почти закончили, — говорил Менелион, обращаясь к ассистирующему ему помощнику и самому раненому, — но еще пару дней нужно полежать. И обязательно бальзам, понятно? — тут краем глаза он заметил ожидавшую у входа в шатер запыхавшуюся Мирионель.
Отпустив раненого, которому его слуги, поддерживая за плечи, помогли покинуть шатер, Менелион жестом пригласил Мирионэль войти и поклонился.
— Госпожа Мирионэль, — он нахмурился, — Ему хуже?
— Менелион, — она заговорила, сдерживая рыдания, — он не приходит в себя, очень слаб. Я подумала, что должно быть средство… Ты можешь научить меня…
— О чем вы? — он хмурился, потирая лоб тонкими длинными пальцами.
— Ему нужна жизненная сила… Я могла бы дать ему свою, но не знаю как… Научи меня!..
Они с Нельо и близнецами стояли, склонившись над картой Северного Оссирианда, по выжженной орками земле которого сейчас отступали к их последнему оставшемуся форпосту на Одиноком Холме, когда в шатер просунулась голова личного помощника главного целителя. Он нашел взглядом Маглора и кивнул ему, тихо сказав по осанве, что Менелион просит его зайти к Лорду Морифинвэ. С заходящимся от волнения сердцем, хмурясь от напряжения, Маглор, оставив братьев, проследовал за слугой.
Войдя в шатер, он увидел Мирионэль, лежащую на боку рядом с Морьо, одной рукой она обнимала его. Над ними стоял Менелион.
— Что здесь случилось? — спросил целителя встревоженный Маглор.
— Она проспит пару дней. Сейчас обоим нужен покой, — тихо отозвался тот, — А вас я прошу обеспечить его.
— Ты позволил ей отдать свою силу? — глаза Маглора гневно сверкнули.
— Она настаивала, я не мог отказать в ее просьбе. Пусть кто-нибудь побудет с ними. Я возвращаюсь к себе, — и коротко поклонившись, он покинул шатер.
Маглор, поджав губы, медленно опустился на низкий походный табурет.
Тэран-Дуиль открыл глаза. Точнее, получилось открыть только правый глаз — на левом была повязка. Вокруг была темнота, над ним колыхалась ткань крытой повозки или палатки. Судя по дергающим и раскачивающим движениям его ложа, он лежал в повозке, находящейся в движении. Попробовав двинуться, он вдруг понял, что его руки привязаны вдоль тела какими-то путами. Очень хотелось пить.
— Пить… воды… — хрипло произнес он запекшимися губами. Это были первые слова, произнесенные им с тех пор, как он был доставлен в полевой лазарет нолдор Восточной Армии.
По личному распоряжению главного целителя за ним все это время ухаживал один из прикрепленных к лазарету слуг-помощников. Он омыл его, промыл и обработал раны и ожоги, наложил повязки, крепко привязав руки Тэран-Дуиля вдоль тела, чтобы тот в забытье не прикасался к себе.