Под волной [авторская]

— Я помню это, — сказал Барышев. А про себя он подумал: «Вот город! У полковника зять в Египте плотину строит, у Светланы бабушка знаменитая, а сама она в МГУ, на третьем… А если спросить вон у того прохожего в нейлоновой куртке, — окажется авиаконструктором. Здорово!» Ему было и весело и горько: куда он со своими надеждами и величием помыслов рядом со всеми этими людьми и башнями!.. «А все-таки, — озорно подумал он, — у нее бабушка. А маршал, маршал-то разговаривал со мной. Со мной, а не с моей бабушкой».

Посреди своих дел Ольга ни на мгновенье не забывала о Сашке́. Время от времени она подходила к двери операционной. Но ей было слышно только глухое звяканье инструмента в стерилизаторской и какой-то тихий шелест.

Курашева чуть усмехнулась:

Жили они интересно. Генерал понимал и тогда, что живет интересно. Что стоила, например, поездка вместе с правительственной комиссией на смотр новой техники!

— Здравствуй, Светлана, — ответил он просто и твердо. И только на мгновение его глаза встретили ее взгляд, подержали его, словно пообещав что-то, что должно произойти сегодня. — Ты уже освободилась?

* * *

— Ты не должен много говорить, Коля. Она тоже хороший хирург. Будь уверен.

— Знаете, Барышев, я заканчиваю филологический в МГУ. Ну, не в этом году — на следующий. Мама сейчас в Казахстане. И пробудет там до октября. Я тоже там была. Но у меня прихворнула бабушка. У меня чудесная бабушка — живая история. Участница революции. Из-за бабушки только я и вернулась. А мама — филолог тоже, но она совсем иная. Отца у нас нет. Так мы и живем, три женщины. И все очень разные…

…Он расстался со старшим лейтенантом на аэродроме и пошел со своим чемоданчиком к группе деревьев, маячивших на краю поля. И трава — жесткая, прокопченная выхлопными газами, — казалась ему мягкой и свежей.

— Осколок. Старый осколок в пятке.

Летчики, — все, кто был на земле, все, кто был в воздухе, слышали радиообмен с той парой, что ходила на перехват «Валькирии»: в те десять минут, когда их выводили на цель, была объявлена «Ангара». Это означало — что бы ни случилось и с кем бы что ни случилось, никто не имел права выходить в эфир. И они слышали все. Полковник вспомнил об этом, и он решил говорить с Чаркессом и Портовым прямо там, в дежурном домике, на глазах у всех.

— Хорошо. Давайте попробуем…

— Я не знаю, как это делать, Михаил Осипович…

— Или мне домой, — добавил он.

— Простите, — проговорил он.

Светлана внимательно посмотрела на него, медленно сказала:

— Если бы их машина пошла хотя бы немного западнее, — сказал Волков хрипло, — я бы так и сделал.

— Зачем вы об этом говорите?

Арефьев встал, поцеловал у нее руку. Сказал:

Волков усмехнулся и с горечью сказал:

«Смешно, — подумал он. — Живу — ни жены, ни детей. Крылья…» Он усмехнулся и покосился на правое крыло, попытался вспомнить хотя бы одно женское лицо. И не смог. Где-то далеко-далеко маячило что-то щемяще знакомое, как запах детства.

Меньшенин прервал себя на полуслове, какими-то тревожными, едва ли не больными глазами нашел в белой пестроте халатов и колпаков лицо Марии Сергеевны и сказал только ей одной:

— И даже не говори ничего, — отозвалась Ольга.

Волков словно физически почувствовал тяжесть ответственности, которую нес на своих узких плечах маршал и которую, возможно, теперь понесет он.

— Славная вещичка, — сказал тот. — Редкая. Откуда она у вас?

— Я люблю другого, дочка, — тихо и серьезно сказала вдруг мать, останавливаясь и освобождая локоть, чтобы взглянуть в лицо дочери.

Через двадцать минут Нелька была готова.

— Но ты могла бы приходить немного раньше, — все тем же тоном, только еще мягче, ответила Мария Сергеевна. — Тем более тебя ждали обедать…

Ольге не надо было отпрашиваться на эти несколько минут. Никто бы ее и хватиться не успел, но она хотела просто собраться, прийти в себя, чтобы выдержать разговор с сестрой. Но Наташа сказала:

— Я не смогу его подождать, — сказал Меньшенин. — То, что я намерен сейчас сделать, нельзя откладывать. И я передумаю, и время будет позднее. — Он помедлил, разглядывая свои пальцы, потом остро глянул на врача: — Когда полковник придет, не посчитайте за труд, передайте ему: он почти прав. И просто я неправильно спросил его. Я должен был спросить самого себя: «Что бы я делал на его месте?..» Вы поняли?

У нее екнуло сердце. Меньшенин успокоил ее:

— Я вернулся, — проговорил генерал, — а тебя уже нет.