Под волной [авторская]

Генерал не поверил, но доискиваться не стал. Собственно, при первом упоминании имени старшей дочери сердце его тревожно замерло. И он теперь все больше утверждался в том, что если дома что-то случилось, то лишь связанное с Ольгой. И тревога его укрепилась еще и от странности в поведении Марии. Все было и то же, и не то. Она словно сквозь пальцы уходила, оставляя неосязаемое — блеск глаз, грусть, совсем иную, чем та, которую он знал в ней. Эта грусть, таившаяся в углах ее милого рта, залегла, словно навсегда, серьезно светлая, какая-то неторопливая. Сейчас она медленно шла впереди рядом с маршалом. И Волкову казалось, что и походка ее изменилась за те дни, когда он улетал. Ему делалось обиднее и обиднее. Но он сдержал себя. Да и ум его, и сердце пока еще не освободились от пережитого настолько, чтобы было место для сегодняшнего.

— Приехала, — сказал Поплавский. — Сама приехала.

Она же все металась среди множества тем, каждое утро вставала с томительной нежностью в душе к очередной теме. И никак не могла начать. В руках все тускнело. Она сказала об этом Фотьеву. «Потерпи, — ответил он, — лишнее отсеется и найдешь главное. Но ты на себя не очень надейся. Есть же много такого, что надо. Пиши труд, пиши рабочих».

Он спускался на парашюте к воде и всем своим существом впитывал и шум океана, и крик чаек, и чувствовал свое одиночество среди этой водной громады.

— Да, вот видишь, — вздохнул Зимин. — Это, пожалуй, единственное, что у меня получилось за два года…

Она могла вернуться сюда и, может быть, стоит сейчас здесь и ждет автобуса… И сначала Барышев испытал желание тотчас пойти по своему городу, узнавая и не узнавая его. Но потом пришло спокойствие: ничего этого не надо, и пусть живет город своей жизнью. Пусть та девочка выросла, и пусть она вернулась сюда после своего странного отъезда. Ни для города, ни для нее он не находил слов, сердце его билось ровной спокойно, и ему даже было немного грустно от этого спокойствия, Все свое он привез с собой и даже поймал себя на том, что, вспомнив левый берег и город, увидел в той давней девочке Светлану.

— А я начинал на Азеле… Знаешь это место?

Все было готово к отлету.

— Отец не звонил? — спросила она, выдержав взгляд Наташи.

— Стеша, — сказал он. — Это я — Поплавский.

— Ты соврал. А я не успел. Ни сделать, ни сказать.

За несколько минут до прилета Меньшенина он неожиданно понял, что его так беспокоит. Не встреча с этим человеком, его беспокоит то, что принесет ему сейчас, в его теперешнем положении, этот визит. Он слышал голос Жоглова, а сам тем временем думал о себе, о Меньшенине, сравнивал себя и его. И он подумал, что в текучке повседневной операционной работы, преподавания, общественных занятий он так и не довел до конца все свои замыслы.

— Ты все время с той поры один?

Она поднялась и пошла к двери, ведущей в спальню. И поблагодарила его взглядом за то, что он понял ее. Но все же она поколебалась и помедлила секунду: знала, если эта ночь будет у них иной, чем бывало всякий раз, когда они встречались после разлуки, то потом им будет еще труднее.

Некоторое время они оба молчали, затем полковник, щуря и без того узкие глаза, сказал:

— Своего ждешь, моря́чка? Мы одни притопали. Там шторм. Сегодня не жди. Штормуют ро́голи.

— Вот что, — деловито и решительно сказала Нелька. — Уходим, немедленно уходим. Витька в командировке. Малыш у бабушки. Идем ко мне немедленно.

— Не дури, Наташка, — сказал Волков, — это спирт.

— Хорошо, — не сразу сказала она. И добавила: — Только я еще не знаю…

Он надел тужурку. И готов был ехать, но Артемьев еще не звонил, а сам он не хотел вызывать машину. Он стоял у большого окна в парк, заложив руки за спину. Поля тихо шелестела за спиной, убирая со стола.

— О да, — сказала Ольга. — Я тебя не видела целую вечность.

На четвертый день колонна черных «Чаек» и зеленых армейских «газиков» двинулась к затерянному в степи аэродрому. Теперь уже танкисты, артиллеристы ехали последними, а летчики следовали за головной «Чайкой».

Нелька говорила это уже звеня ключами — они пришли.

— Не смотри, — отозвалась Нелька. — Еще рано.

Он падал недолго, но щедро. И когда он кончился, по взлетно-посадочной полосе двинулись снегоочистители, оставляя позади себя черную ленту бетона среди немереных снежных полей.

— А ты?

Его негромко окликнул шофер, уставший ждать, а может, встревоженный необычным поведением Алексея Ивановича.

— Не за что, — проворчал Волков.

— Готовность уже объявлена, товарищ полковник, — ответил офицер. — Пара высотных готова.

Он с неожиданной, казалось бы, легкостью взбежал по невысоким ступенькам, стремительно вошел в коттедж. Все здесь оставалось прежним, словно он и не уезжал никуда. Волков позвал негромко: