Под волной [авторская]

Он вспоминал сейчас Курашева — громадного, едва умещавшегося в кабине истребителя, комэска — маленького, рыженького, настолько собранного и аккуратного, что с ним всегда невольно понижаешь голос, вспомнил майора Челиса — командира звена. Полковник много знал о них и знал, что в общем-то это очень разные люди, со своими слабостями, часто неприятными ему, Поплавскому, и одних принимал целиком, как есть, другие были неприятны ему чисто по-человечески. Но он был уверен в них и вел себя с ними на равных. Он был их командиром, и он посылал их на выполнение порою рискованных заданий (вот так, мирное время, а тут серьезный, могущий потребовать даже жизни долг), но он их воспринимал законченно и не собирался наново формировать их души — здесь они были равны. Ему было легко с ними. Какое-то взаимное проникновение позволяло им понимать друг друга с полуслова. Он подумал: «Вот возьми расскажи это любому из начальства, скажут — сжился… Разве это плохо — сжиться? Ах, да не в этом дело! Не в этом же, черт возьми! Вон он — генерал этот. И он тоже сказал бы — сжился?! Может, и я бы на его месте так сказал…» Но полковник Поплавский почему-то думал, что именно Волков так бы не сказал. А заговорить с генералом не мог — не мог переступить через что-то в себе — обиженное, жгучее. Он, прихрамывая, — благо что было темно и не нужно было скрывать хромоту, — шагал чуть впереди и слева от генерала и молчал.

У Барышева пересохло во рту. Они прошли к машине. Минут через десять пути Барышев негромко спросил сидевшего рядом с водителем полковника:

Только теперь она отняла свои пальцы, подошла к самому краю шоссе. Буквально через несколько мгновений, повинуясь взмаху ее руки, остановилось такси. Барышев хотел поехать с ней, но она, уже приоткрыв дверцу «Волги», сказала, улыбнувшись:

— Когда в другой раз приедешь — небось старой стану, — сказала она, уже улыбаясь и обнажив ровные, белые как снег зубы.

— Я ничего не понимаю в поэзии, — сказал Барышев.

— Напишите…

Они были очень похожими — Ольга и Наташа. Но похожесть их строилась как-то странно — если взять отдельно детали — нос, губы, глаза, волосы, фигуру, походку — ничто в Ольге не напоминало Наташу, и наоборот. Но когда они были рядом, сходство их было разительным.

— Получил. Десять портретов с фотографий по двадцать два рубля за штуку, — усмехнулся он.

— Рада, говоришь? — Маршал стрельнул глазами на Волкова и опять усмехнулся. Но сейчас он это сделал как-то по-домашнему — ушло из взгляда недоброе, что все время виделось Волкову и тревожило.

Ольга встала у порога. Витенька, не отрываясь от записей, которые делал, сидя у низкого подоконника, сказал:

— Да, профессор…

— Я же сказал тебе: я рад за тебя. Я сейчас пойду и напьюсь.

«Боже мой! Боже мой!» — с отчаянием думала она тем временем от бессилия рассказать, как видела и понимала всю свою жизнь теперь.

— Я пойду, — сказал Арефьев. — Я вам не нужен?

На нее глядел молодой хирург, Витенька, как его звали в клинике, и столько обожания, нежности, даже готовности защитить ее было в его волооких глазах, что она поняла то, чего не понимала прежде.

И осталось теперь последнее — выдержать скорость. Не успел он подумать об этом, как машину словно придержали за хвост: баки, выработанные досуха, не дали турбинам горючего ни капли… И тут же машина стала проваливаться. Последние сантиметры, что разделяли резину шасси и серебрящийся от посадочных огней бетон — вот и все, что ему оставалось прожить. И в эту секунду он перестал думать о том, что случится потом. Только пожалел: успел слишком погасить скорость, на скорости бы его пронесло пусть немного дальше, но это было бы безопасней.

— Сделать. Что-нибудь… Мне говорить нужно.

— Хорошо.

Приехала Климникова, послали автомобиль за его сыном в институт. Климников жил еще час. Но он больше не проронил ни слова.

— А я тебе сейчас объясню, Олечка.

Время от времени Поплавский говорил с землей. Со «Стеблем». И когда земля густым спокойным голосом начштаба обращалась к нему, пилоты в летящих машинах замолкали.

— Ерунда. Поздно, — резко ответила та. — Эти вещи надо делать от души, а не из…

— Ты не спишь? — спросила она и не стала ждать его ответа.

Он нагнулся, подставил крепкую смуглую спину под струю воды, Нелька поливала ему из ведра. Шея его была черной от солнца. Она поливала ему на ложбину между неожиданно мощных лопаток. Вода текла на шею, на стриженый затылок, за пояс брюк. Он кряхтел, густо мылил голову, шею, плечи, крепко тер бобрик волос на макушке, под конец он подставил ладони. И Нелька налила ему полную пригоршню светлой, утоляющей жажду воды.

Через несколько мгновений вышла женщина, тоже маленькая и тихая, в халатике, гладко зачесанная, с бледным, невыразительным лицом, и, только увидев ее глаза, профессор понял, что Коля похож на мать — те же огромные, спокойные голубые глаза.

Этими словами Варвара сказала все: и про Ольгу, и про Наталью, и про ее, Марии Сергеевны, место в этом доме прежде… Вернее, как она, Варвара, понимала ер пребывание в доме Волкова.