Под знаком снежной совы

Поддавшись порыву, чуть привстала и обняла его. Сейчас он казался мне соломинкой, за которую хватаюсь, чтобы не утонуть. И все же он дал надежду. Мужчина снова вздрогнул и неловким движением приобнял в ответ.

Когда отстранилась, он на несколько минут крепко задумался. А потом решительно, несмотря на дефект речи, произнес:

— У-у-у меня есть б-б-бричка, я отвезу в-в-вас сам!

— Спасибо, спасибо вам! Но есть одно но. У меня нет документов. Да и не хотела бы я использовать свои настоящие…

— Решу этот в-в-вопрос!

— Как?

Он отвернулся, будто не хотел, чтобы я прочитала его выражение лица.

— Есть с-с-связи. По д-д-документам вы можете быть моей ж-ж-женой, тогда н-н-ни у кого не в-в-возникнет вопросов.

От этих слов екнуло сердце. Вспомнила Алексея. Нет, больше так врать не хочу. Только не женой. Выйду ли когда-нибудь вообще замуж по-настоящему? Не скажу, что сильно суеверная, но все же… Я могла бы уже давно сыграть свадьбу. С таким-то состоянием любой, даже самый завидный жених, был бы у моих ног. Но как-то до сих пор никто не приглянулся. А дед никогда не неволил меня, сказав, что сама выберу мужа, когда придет время.

— Сестрой, Михаил Юрьевич, давайте я буду вашей сестрой, — опустила глаза и добавила: — Пожалуйста.

Его щеки стали пунцовыми.

— Н-н-не хотел вас смутить, п-п-простите, Августа Константиновна!

Я улыбнулась. Он был невероятно милым, этот молодой врач.

— Не беспокойтесь, все хорошо…

Он поднялся, вытирая ладони о сюртук.

— Ч-ч-через пару д-д-дней загляну к вам и расскажу, что смогу сделать. Если в-в-все пойдет т-т-так, как думаю, с-с-сможем сразу и выдвинуться.

Я поднялась вслед за ним. Он протянул мне руку, я подала свою для поцелуя. Его ладонь была горячая и влажная.

— До встречи, Михаил Юрьевич. Буду очень ждать вестей.

* * *

Следующие дни прошли в постоянном ожидании. Единственное, что было хорошего — меня перестала беспокоить нога. Да и с ладони с помощью няни удалось снять швы, потому что края раны достаточно срослись. Агафья, конечно, причитала и охала, особенно когда я шипела, тонким пинцетом вытягивая нити из кожи, но помогала. В общем, физически почти восстановилась, чего нельзя сказать о моральном состоянии.

В одну из ночей, когда я читала книгу, как нередко бывало при моих частых бессонницах, в окно будто что-то ударилось. Вздрогнула, поспешно затушила свечу и с колотящимся сердцем прильнула к стеклу. В комнате прислуги окно было небольшое и наглухо закрытое. Сперва ничего не заметила, а потом будто увидела, как прочь улетает большая белая птица. Со всей поспешностью, на которую была способна, выскочила на крыльцо. Но птицы уже и след простыл. Пришлось загнать надежду в самый глубокий уголок души и возвращаться в постель.

На следующий день собрала необходимые вещи в саквояж и все ждала, не находя себе места. Неожиданно поздним вечером к нам постучал какой-то мальчишка лет пятнадцати. Он вручил Агафье записку. Когда она передала ее мне, я прочитала всего несколько слов, написанных беглым размашистым почерком: «Буду у вас за полчаса до рассвета. Сразу выезжаем».

Когда прочитала это няне, она вздохнула и даже, кажется, украдкой вытерла слезу с внешнего уголка глаза. Понятно, что ей гораздо спокойнее, когда я здесь, рядом, в относительной безопасности. Но прятаться вечно не стану.

Когда я укладывалась спать, няня снова заглянула в комнату пожелать доброй ночи.

— Нянюшка, иди сюда.

Я сидела на кровати в одной длинной белой ночной рубахе. Она устроилась рядом, глядя на меня своими добрыми глазами, обрамленными десятками мелких и глубоких морщинок.

— У меня для тебя подарок, — вытащила из книги, которую читала на ночь, лист бумаги, сложенный вдвое, и подала его женщине. Она недоуменно посмотрела на меня, но взяла и раскрыла.

— Не ученая я грамоте, Августушка, вы ль не знаете? Что это?

Я улыбнулась, предвкушая сюрприз.

— Это твоя вольная, милая нянюшка. Ты теперь свободная.

Вопреки моим ожиданиям, женщина кинула лист, будто он был покрыт проказой, и замахала руками. На глазах сразу выступили слезы.

— Неужто провинилась я чем, Августушка?

— Ну что ты! Что ты! Наоборот ведь: как лучше хочу. Вдруг со мной что случится? Кто знает, что с имуществом моим будет? Кому ты тогда достанешься?

Агафья беспрерывно качала головой.

— Куда ж я пойду на старости лет? Нет ни угла своего, ни души родной.

Ее огорчение было настолько сильным, что я сама еле сдержала слезы. Не знала, что сказать, растерялась от такой реакции, а она продолжала:

— Сколько мне тут осталось, не прогоняйте, Августушка Константиновна, Христом богом молю, авось еще пригожусь, еще ваших детишек понянчу!

Я обняла женщину, видя ее искреннее горе.

— Ну, прости меня, как лучше ж хотела. Хочешь оставаться в крепостных — оставайся, — подняла лист и разорвала его на мелкие клочки. — Так лучше?

Старушка облегченно вздохнула и кивнула.

Ну вот что с ней делать?

* * *