Под знаменем большевизма. Записки подпольщика

Большевики использовали легальные возможности, главным образом, для того, чтобы проводить свою революционно-классовую пропаганду среди рабочих; на ряду с этим они занимались и практическими организационными вопросами. Цейнерман («Лева») был, несомненно, способный организатор и пользовался большим авторитетом в союзе.

У металлистов в составе правления не было таких фигур, как Подымов и Бергер, что об’ясняется тем, что там большевики пользовались большим влиянием, чем у печатников.

Помещаемое ниже в выдержках интересное письмо, напечатанное в «Коммерческой России» завода Ропит’а, рисует как нельзя лучше тогдашнее настроение рабочих металлистов:

«Последние события еще раз доказали, что неорганизованными рабочими могут пользоваться всякие темные силы для своих личных выгод во вред всем рабочим».

В создании своего об’единения, в организации профессиональных союзов ропитовские рабочие видели оружие против попыток реакционных элементов затемнить сознание рабочих.

«С сегодняшнего числа, — говорится далее в письме, — мы приступаем к организации открытого профессионального союза. Желающие поступить в члены союза уплачивают рубль одному из выборных. Члены союза избирают из своей среды нескольких товарищей для выработки устава союза и для сношения с организациями других заводов».

К концу ноября 1905 г. почти все одесские трудящиеся, пользуясь захватным правом, организовались в профессиональные союзы. Даже дворники — и те организовали свой профессиональный союз. Руководителями в организации союзов были исключительно социал-демократы, — эс-эры и анархисты не имели почти никакого влияния на эти союзы. Одесский комитет обращал очень серьезное внимание на этот вопрос.

Наличность в городе массы безработных дала повод об’единенному комитету выпустить специальную прокламацию, в которой в ярких красках рисовалась вся политика царского правительства и городской думы и пролетариат призывался к революционной борьбе.

От’езд за границу

После погрома прошло около двух лет. Я жил на Мещанской улице, и в моей квартире часто происходили собрания. Безопасность этих собраний охранял… дворник нашего дома, которого мне удалось завербовать на нашу сторону, и когда у нас происходили собрания, он дежурил на улице. Благодаря этому мы могли спокойно работать. Но вот однажды дворник передал мне, что к нему приходили какие-то люди, очевидно, шпики, и расспрашивали обо мне. Полиция уже имела меня в виду и только, видимо, ждала удобного случая, чтобы арестовать.

Нужно было уехать из Одессы. Я решил направиться в Екатеринослав, как крупный промышленный центр, предварительно взяв партийную явку. Там я скоро поступил на фабрику. Кроме того, я стал работать в типографской группе большевиков. Там я встретил еще раз «Лизу», которая в то время уже не работала в партии по болезни. Она меня устроила у себя на квартире, и я после работы мог вести беседы с опытным партийным товарищем.

После нескольких месяцев пребывания в Екатеринославе, который мне как-то не нравился, я опять вернулся в Одессу, где в то время работали Владимир «Тульский» и Владимир «Рыжий» (Орлов).

Главной моей работой в Одессе было наладить типографию для издания нелегальной газеты. Секретарем партии, если не ошибаюсь, был тогда Владимир «Рыжий». Благодаря провокации, типография наша провалилась, два моих товарища были арестованы и сосланы на каторгу. Я уцелел и после провала типографии стал готовиться к поездке за границу, куда давно тянуло.

От’ездза границу оказался делом нелегким. Тормозила не только материальная сторона, но и политическая. Приходилось пускаться в дорогу с небольшими средствами и нелегально. Но желание побывать за границей было сильнее всех препятствий, и никакая сила не могла остановить меня от достижения намеченного плана.

От наших партийцев я узнал, что в Польше, около маленького пограничного городка Дубно, можно нелегально перейти границу. Туда я и направился. В г. Дубно товарищи в течение 2 дней все мне устроили, и ночью я отправился в лес, чтобы через него добраться до австрийской границы. Приходилось долго бежать, зачастую ложиться в грязь, прислушиваясь к малейшему подозрительному шороху. Так я добрался до одной австрийской деревни, где переночевал, а утром был уже на станции, чтобы отправиться в Вену, а оттуда — в Париж. Одно смущало меня, — мысль о том, как трудно мне будет без знания французского языка и без копейки денег жить в таком большом городе, как Париж.