Под знаменем большевизма. Записки подпольщика

Я продолжал работать в мастерской поляка. Безработица в то время была большая, и наши эмигранты подлинно умирали с голоду. По истечении нескольких месяцев работа на нашей фабрике уменьшилась, и хозяин рассчитал меня. Однако, без работы я был недолго. Мне предложили работать в типографии ЦК партии, где печатались «Пролетарий» и «Социал-Демократ». Там моя работа заключалась в том, чтобы фальцевать и сшивать «Протоколы Лондонского С’езда», а также делать трубочки, в которые вкладывались напечатанные на папиросной бумаге «Пролетарий» и «Социал-Демократ». Для лучшей маскировки содержимого трубочек, туда вкладывались еще какие-нибудь шикарные гравюры, и в таком виде свертки посылались в Россию по какому-нибудь буржуазному адресу. Типография помещалась вместе с редакцией на «Авеню де Орлеан», в одном из особняков. Ежедневно в редакции происходили заседания с Лениным, Зиновьевым и Каменевым во главе.

К этому времени в Италии, на острове Капри (где жил тогда Горький), открылась партийная школа для партийных рабочих. ЦК нашей партии был решительно против этого мероприятия, так как преподавателями школы были махисты, богоискатели и отзовисты. Там были Алексинский (теперешний белогвардеец), Богданов, Луначарский, если не ошибаюсь, и ряд других лиц.

У ЦК явилась тогда мысль организовать свою школу в Париже. В качестве первых учеников выделили нескольких рабочих, в том числе — и меня. Собирались мы в одном из домов, где жили исключительно эмигранты-большевики. В нашу группу входили, как мне помнится, «Абрам Беленький» (работающий теперь в ГПУ), Исаак «Косой» (кличка), Фигатнер, еще один рабочий, по профессии сапожник, Бреслав.

Вспоминается мне первый урок. Собрались мы все вечером в комнате одного из наших товарищей. Комната эта была маленькая, с убогой обстановкой: ветхая кровать, небольшой деревянный стол, два простых стула. Ильич давал первый урок. За неимением места мы все разместились на кровати. Ильич сказал нам, что будет заниматься с нами по аграрному вопросу, по той книге, которая им написана, но еще не напечатана.

Кроме Ленина, с нами занимались: т. Зиновьев — по истории профдвижения, т. Каменев — о нашей тактике, и др. Как просто чувствовали мы себя с тов. Лениным! В нем мы видели не лидера партии, а старшего товарища, который многому может нас научить. Должен отметить, что единственно, кто относился серьезно к нашим занятиям, это — Ленин. Он занимался с нами 2 раза в неделю и редко опаздывал к назначенному часу. Иногда случалось, что он приходил раньше и ждал нас. Если же он почему-либо не мог притти на урок, то за день посылал каждому из нас на квартиру телеграмму с уведомлением, что занятия переносятся на следующий день. С удивительной осторожностью подходил он к каждому из нас в отдельности; он знал, что мы несем тяжелую работу и потому никогда не заставлял нас ждать. Мы занимались с большим интересом. Несмотря на то, что мы бывали переутомлены после тяжелой дневной работы, никто из нас не манкировал занятиями.

В своих беседах с нами тов. Ленин часто подчеркивал, что спорить с противниками, и особенно с эс-эрами, нужно очень умело, так как они всегда стараются отвлечь внимание другими, посторонними вопросами, как это, например, было с ним и Виктором Черновым.

«Я в Швейцарии, — говорил т. Ленин, — по всем городам читал рефераты по аграрному вопросу, и в каком бы городе я ни появлялся, за мной следом всегда являлся и Чернов, хотя его никто не приглашал. В дискуссиях он всегда старался отделаться от принципиально затронутых вопросов общими фразами, которые ничего общего не имели с темой доклада. Нужно бить противника цифровыми данными, чтобы ему некуда было деться, и в то же время на зубок знать тот вопрос, о котором говоришь, потому что противник будет всегда стараться сбить вас с толку и даже подтасовать те же цифровые данные. Это особенно важно в отношении к ученым кадетам и эс-эрам. Сейчас, товарищи, нужно понимать и философские вопросы. Вот на Капри Горький сейчас собрал учеников со всей России, и славных ребят, а что там читают? Забивают им голову хламом в роде философии Маха, которая ничего общего не имеет с учением Маркса, или отзовизмом, который носит характер карикатуры на большевизм. Неправилен взгляд товарищей, которые думают, что философия — ненужная штука для рабочего».

В общем занятия наши шли хорошо. Так продолжалось несколько месяцев. За это время Фигатнер, я и Бреслав определенно решили ехать обратно в Россию, так как жить в эмигрантской среде было тяжело, а связи с французами почти никакой не было. Не зная французского языка, приходилось жить обособленно.