Под знаменем большевизма. Записки подпольщика

Дня за два до 9 января все прокламации уже были распространены по намеченным фабрикам. 8 января я пришел с собрания поздно ночью и был настолько утомлен, что, не раздеваясь, тут же бросился на кровать и заснул. Среди ночи вдруг чувствую, что кто-то меня будит. Открываю глаза и вижу несколько направленных на меня браунингов. Вся моя комната полна полицией. Дверь оказалась взломанной. Мне крикнули «ни с места!» и велели поднять руки вверх. Все в комнате перерыли, обыскали — никаких бомб не нашли. Обыск продолжался почти до утра. Нашли наброски резолюции, принятой комитетом, к счастью уже отосланной в Париж. Впоследствии я узнал, что она была напечатана в № 10 «Соц.-Демократа». Эта резолюция была направлена против ликвидаторов и отзовистов.

После небольших формальностей меня под усиленным конвоем направили в Александровский участок. В камере я застал нескольких товарищей, в том числе — и Агеева. Всего было арестовано человек шестьдесят; между ними был и тот, который приехал из Батума, и с ним вся его семья. Кстати, имя приезжего было Александр Прусаков.

В числе арестованных был также и руководитель отзовистов — Белопольский.

В тюрьме

Начальник большой Одесской тюрьмы, куда нас посадили, был известный инквизитор — полковник Перелешин. Меня посадили в одиночную камеру № 356. Камера была довольно чистая; в ней стояли железная кровать с матрацем, стол и полка с медной посудой для каши и для кипятка. Тут же стояла «параша». Первые дни для меня были очень тяжелы. Правда, часто, смотря в окошко и видя поднимающиеся аэропланы, я забывал, что сижу в тюрьме: окно мое выходило в поле, и мне было видно, как известный спортсмен Одессы — Уточкин — совершал свои полеты; в окно я видел и проходивших людей.

В нашем массовом провале была ясно видна рука провокатора. Но кто он?..

Мы все бились над этим вопросом. Прусаков? Но он сидел в камере рядом со мной вместе с 6-летним мальчиком, а жена его с двумя девочками — в женском корпусе. Правда, лицо его не внушало симпатии, но мало ли бывает несимпатичных физиономий…

В той же тюрьме сидели анархисты, приговоренные к смертной казни. Каждую ночь я ждал, что вот их выведут. Ужасно тяжело было думать, что эти молодые люди должны будут умереть на виселице. Никогда не забуду одного момента. Однажды в 1 час ночи топот по лестнице заставил меня вскочить с кровати и прислушаться — я понял, что идут «за ними». Я слышал, как открывались камеры, раздался какой-то шум, и затем последовал ужасный крик: «Прощайте, товарищи!». Слышно, как их душат, но они опять кричат: «Товарищи! Привет нашим родным! Продолжайте борьбу с этими варварами!..».

Всю ночь, как сумасшедший, крутился я по камере, и этот крик все время звенел в моих ушах. Несколько дней я чувствовал себя совершенно больным.

В одиночке я сидел уже около трех месяцев. Однажды вдруг открывают камеру и ко мне впускают товарища, по виду рабочего, который только-что был привезен в тюрьму. На мой вопрос, по какому делу он задержан, он ответил:

— По политическому.

— Раз вы попали в мою камеру, ясно, что по политическому, — отвечаю я.

— Вы где работали?

— Я, — и в голосе его почувствовалась неуверенность, — грузчик в порту, побил свою жену и в пьяном виде разорвал царский портрет. Она меня выдала, и я очутился здесь, — пояснил он, прибавив по адресу своей жены русское «словцо».

— Ну и «политический»!.. — подумал я.

Как только товарищи узнали, что со мной сидит новый арестованный, начался стук из разных камер, — всем хотелось узнать, что делается на воле. И к великому сожалению, я мог сообщить только, что разорван портрет Николая…

Мой новый сожитель был высокий, здоровый мужчина с рябым лицом. К вечеру принесли для него матрац и одеяло. В тюрьме был такой обычай: тот, кто долго сидит в тюрьме, имеет право спать на кровати, позднейший же пришелец — на полу. Я предложил своему сокамернику подушку, но он отказался и, не раздеваясь, лег. Сколько я его ни просил раздеться, он почему-то не хотел. Утром он не умылся. Есть вместе со мной не хотел. Как-то после прогулки я стал доказывать ему, насколько негигиенично спать в одежде и не мыться. Тогда он признался, опустив глаза в пол:

— Видите ли, я недавно убежал из больницы, так как у меня сифилис. А вы такой славный, что я не хочу вас заразить. Я попрошу доктора, чтоб он постарался перевести меня в отдельную комнату.

Я немедленно начал стучать, требуя доктора. Пришел доктор, осмотрел его и тут же отправил в больницу, и я снова остался один в своей камере. Товарищи подшучивали надо мной, что я, дескать, избавился от «ликвидатора», ликвидировавшего царский портрет.