Под знаменем большевизма. Записки подпольщика

В Красноярской тюрьме нам пришлось сидеть несколько недель. За это время много издевательств было совершено над нами. Обыкновенно вечером, до поверки, всех арестантов заставляли молиться. Между нами было много уголовных, которые исполняли это с готовностью. Только политические отказывались молиться. Однажды пришел помощник начальника тюрьмы и заявил, что лишает нас на 2 суток обеда; если же мы будем продолжать отказываться от молитвы, он будет вынужден прибегнуть к другим, более строгим мерам.

— Не забудьте, — сказал он нам, — что вы лишены всех прав состояния, и я, что захочу, то и сделаю с вами. Как видно, никто из вас еще не пробовал розог.

Мы продолжали упорствовать. К вечеру второго дня к нам ввалилась целая банда тюремщиков с помощником начальника во главе, крича: «На молитву!» Видя, что мы не трогаемся с места, они принялись нас бить, после чего побросали по карцерам.

В конце-концов нас «распределили» и погнали дальше. Я, Григорий Спиридонович, Прусаков, Дмитров и еще 20 других товарищей были отправлены на пароходе в Енисейск, где с нас сняли ручные кандалы и отправили пешком в Еланскую волость, откуда мы должны были направиться на наше место жительства — в деревню Подгорново.

Всю дорогу до Елани я чувствовал себя удивительно хорошо. Руки были свободны. Легче дышалось. Но перед нами стоял вопрос: где взять денег на жизнь? Выдача арестантских 10 копеек была прекращена. С собой брать денег не разрешалось. К счастью, у жены моей в пальто было зашито 10 рублей. Но на 24 человека эта сумма была ничтожной.

В Елани мы были встречены политическими ссыльными, жившими там. Встреча была удивительно хорошая, особенно со стороны тов. Н. Л. Мещерякова. Меня и Григория Спиридоновича он пригласил к себе. Он рассказал нам много новостей, которые мы буквально глотали, так как совершенно были оторваны от всякой политической жизни. На следующий день мы отправились в Подгорново, которое находилось в 30 верстах от Елани.

В ссылке

Прибыв туда в арестантской одежде, мы произвели на живших там полудиких людей такое впечатление, что они убегали от нас. Деревня Подгорново имела несколько десятков изб, окруженных тайгой. Староста начал искать для нас квартиры, но никто не соглашался впустить нас. В этой деревне никогда не было ссыльных, и наше появление напугало жителей — «чалдонов». Мне легче было найти квартиру, так как жена моя была одета в «вольное» платье. Мы попали в одну семью, которая уделила нам маленькую комнатку. Первое время мы чувствовали себя удивительно хорошо. Только долго еще мне все казалось, что за мной идут надзиратель или жандарм. Мне не верилось, что я уже не взаперти. Другие товарищи также кое-как устроились.

Теперь нужно было подумать о хлебе насущном.

Мы избрали «комитет», в который попали Григорий Спиридонович, я и еще несколько товарищей. Главная задача этого комитета состояла в том, чтобы найти работу для всех товарищей, так как состав наш был пролетарский и ждать регулярной помощи от родных не приходилось. Но что можно было сделать, когда не разрешалось удаляться от деревни далее, чем за версту? Помощи от государства не полагалось, так как мы были лишены «всех прав состояния». Работы у «чалдонов» не было никакой, а если и была, то только за кусок хлеба. Не даром называли эту ссылку «сухой гильотиной». Голодная смерть сторожила всех в каждом углу.

За три рубля в месяц нам удалось организовать получение и отправку корреспонденции через почтаря из Енисейска, который проезжал через нашу деревню. Григорий Спиридонович жил как-раз там, где проезжал почтарь, и его квартира сделалась центральным местом для всех нас, тем более, что он начал получать от родных крупные суммы денег.

Постепенно мы начали приспособляться к этой тяжелой жизни. Когда мы выходили на улицу, комары, мошкара буквально заедала нас; нужно было надевать на лицо особую сетку из конских волос и руки мазать дегтем; только ночью можно было дышать свободно.

Между политическими ссыльными было много польских социалистов. Я в своей жизни никогда не видал таких узких националистов, как эти поляки. Прусаков со своей семьей жил отдельно и ужасно голодал. Если у какого-нибудь чалдона была ненужная собака, Прусаков ее убивал, шкуру отдавал чалдону, а мясо употреблял в пищу.

Настоящим праздником для меня был день, когда я получил от своих родных 5 рублей. На эти деньги я мог жить целый месяц.

Несколько времени спустя в наши края приехали из центра топографы. Их задачей было подготовить землю для крестьян-переселенцев из России. Когда выяснилось, что чалдоны неохотно идут на тяжелую работу по рубке таежного леса, исправник разрешил брать в работники ссыльных. Мы все, конечно, бросились записываться на эту работу, за которую платили 1 рубль в день.