Под знаменем большевизма. Записки подпольщика

Влияние меньшевиков и эсеров ощущалось не только в Совете рабочих депутатов, но и в «Румчероде», т.-е. исполкоме армий Румынского фронта. Мы довольно успешно начали расширять наше влияние среди солдатских масс. Нам помогли события, развившиеся на этом фронте: румыны вместе с русскими генералами начали расправляться с нежелательными частями путем арестов, расстрелов, разоружения, конфискации с’естных припасов и пр. Такое отношение к нашим солдатам мы поспешили использовать и постепенно завоевали среди них доверие и авторитет.

Когда была получена первая телеграмма о падении временного правительства и переходе власти к Советам, рабочие массы и войсковые части встретили эту весть с большим энтузиазмом. Но власть в Одессе не могла перейти к Советам, так как там существовало тогда многовластие: 1) украинцы, 2) комиссар временного правительства, 3) Совет рабочих депутатов, 4) Румчерод, 5) матросы Черноморского флота и т. д., — одним словом, город пребывал в состоянии анархии. Меньшевики, эсеры, анархисты, умело этим пользовались. Разгорелась агитация против нового Советского правительства. На улицах, особенно в буржуазных кварталах — на Дерибасовской, Преображенской улицах, собирались толпы, и велась не только антисемитская агитация, но и под демократическим соусом — проповедь против самой революции.

Ярко запечатлелся у меня в памяти такой эпизод. Как-то вечером, выйдя из Воронцовского дворца, где помещался Совет, я остановился на углу Дерибасовской и Екатерининской улиц. Здесь происходил импровизированный митинг. Говорил один офицер, который доказывал, что Ленин и Троцкий — агенты немецкого штаба, что Россия погибнет, если большевики останутся у власти.

Кровь бросилась мне в голову, и я вне себя крикнул оратору:

— Вы лжете, милостивый государь!

Затем, не дожидаясь его ответа, я обратился к толпе и стал говорить о тех заслугах, которые имели т.т. Троцкий, Зиновьев и др. перед революцией, что у т. Ленина не только масса научных трудов, но и много лет тюрьмы и ссылки и пр.

Видя, что толпа сочувственно слушает меня, офицер задает мне вопрос:

— Скажите, вы служили в армии?

— Нет, — говорю я, — когда вы были царским офицером, я, как и десятки тысяч других революционеров, сидел по тюрьмам, а вы вместе с другими золотопогонниками преподносили нам розги.

Офицер, вероятно, ожидал, что разоренная толпа бросится на меня, но этого не случилось, — и он поспешил скрыться.

Этот случай показал мне, насколько было важно, чтобы коммунисты принимали участие в уличных дискуссиях, несмотря на риск подвергнуться избиению со стороны темных элементов.

Наше влияние в среде пролетарских масс настолько уже выросло, что во время перевыборов в Совет мы и левые эсеры получили абсолютное большинство голосов.

Вскоре началась ожесточенная борьба с гайдамаками-украинцами. Эта борьба постепенно начала выливаться в вооруженные столкновения на улицах. Красная гвардия была очень и очень слаба. Опытных руководителей было мало. В первый же день выступления погибли лучшие из наших товарищей, как Кангун с братом и другие. Гайдамаки варварски расправлялись с нашими пленными. Бои не давали реальных результатов ни той, ни другой стороне; улицы переходили из рук в руки, при чем, как всегда в таких случаях, много было посторонних жертв.

Измученные этой междуусобицей, горожане обратились к воюющим с просьбой о прекращении военных действий. Была составлена комиссия, которая выработала соглашение. Затем совместно был организован Революционный комитет, и вооруженные стычки на улицах прекратились. В конце же концов все осталось попрежнему. Вся власть не была в руках Советов, и продолжалась та же двойственная игра с той и другой стороны. Каждая сторона готовилась к новым выступлениям, хотя внешне все как-будто опять миролюбиво взялись за работу.

В большевистском Питере

Приближался III с’езд Советов. Мы посылали на с’езд депутатов от 125.000 рабочих. Из этих пяти были — 3 коммуниста, 1 левый эсер, 1 интернационалист. От коммунистов были — Воронский, я и еще один (фамилию забыл). От левых эсеров — Фишман; от Румчерода тоже приехало несколько делегатов, большинство — большевики.

Дорога была очень опасная, так как Киев и другие города были в руках гайдамаков. С нами в Питер ехали железнодорожники на свой с’езд, и потому мы сообща с ними взяли вагон 4 класса, чтобы он не выделялся среди других вагонов. Взяли с собой две винтовки, с которыми сменные часовые караулили и никого не впускали в наш вагон. До Киева доехали благополучно. В самом Киеве после долгих хлопот, благодаря железнодорожникам, наш вагон был прицеплен на Питер. Никто в Киеве не знал, что мы едем на с’езд, так как иначе гайдамаки наверное сделали бы нам какую-нибудь пакость. Почти на каждой станции, как только подходил поезд, тысячи солдат бросались в вагоны и на крыши вагонов. Это была публика, сама себя демобилизовавшая и творившая все, чтобы попасть скорей домой. Солдаты неоднократно пытались ворваться и к нам, по мы убеждали их тем, что везем секретные документы.