Под знаменем большевизма. Записки подпольщика

В революционной Одессе

Хотя власть перешла полностью к нам, но анархия в городе продолжалась. Одесса — специфически портовый город, где страшно были развиты воровство и проституция. Буквально десятки тысяч воров были в то время в городе. Под маской большевиков они грабили не только ночью, но и днем. Обыкновенно они проделывали это так: под’езжали на автомобиле или с подводой к какому-нибудь богатому магазину, арестовывали всех находившихся там, запирали их в одну комнату и затем обирали дочиста магазин.

В исполкоме громадное большинство было большевиков и левых эсеров. Председательская коллегия (так она называлась) состояла из 3 человек: меня, Воронского и Фишмана. Секретарем был известный анархист «Саша Фельдман». Он был одним из тех анархистов, которые все время работали с нами. Мы ему безусловно доверяли. Это был небольшого роста, худенький человек с измученным лицом.

Когда немцы начали наступать, он бросил свое секретарство, взялся за винтовку и пошел сражаться против немцев. В 1918 году он снова был секретарем исполкома, и когда Деникин взял власть, остался работать в подполье. Одесские воры ненавидели его за решительную борьбу с ними; они проследили его и застрелили из-за угла.

Работа председательской коллегии происходила в крайне тяжелой обстановке. Профессиональные союзы везде оставались в руках меньшевиков. Платить рабочим было нечем, так как буржуазия, как только власть перешла к нам, успела вынуть все свои вклады из банков. В это время под руководством одного анархиста — Хаима Рыта — был организован совет безработных, к которому не замедлили примазаться все одесские воры и сутенеры. Эти «безработные» самовольно накладывали контрибуцию на буржуев, конфисковывали продукты, а однажды потребовали, чтобы буржуазией в течение месяца было внесено в пользу безработных 10.000.000 рублей. Мы боролись с этим злом только «устно», так как реальной силы не имели. Благодаря своей демагогии, Рыт пользовался большой популярностью среди этой публики.

Когда опасность приостановки выдачи зарплаты из-за отсутствия в кассах фабрик и заводов денег стала особенно серьезной, мы вместе с «Румчеродом» решили принять репрессивные меры против местных богачей. Город был разделен на районы, были мобилизованы все коммунисты и более сознательные рабочие, а также матросы, которым можно было доверять. Вся подготовка операции велась очень конспиративно. Когда все было готово, ночью были арестованы все руководители банков и крупные богачи. Банкиры были освобождены только тогда, когда они выдали списки всех тех, которые вынули свои деньги из банков. По этим спискам мы арестовали богачей, благоразумно взявших свои капиталы из банков. Мера эта произвела отличное действие.

Через несколько дней было подписано соглашение, в силу которого богачи обязались вносить деньги определенными суммами ежедневно, после чего они были освобождены. Когда была произведена выплата жалованья рабочим, настроение их сразу изменилось.

Однажды до сведения Совета дошло, что в местной тюрьме содержится много невинных. Мне было поручено осмотреть тюрьмы, допросить и, если нужно, освободить тех, которых я найду необходимым. Я был очень рад поехать в тюрьму, — в ту самую тюрьму, где я сам столько выстрадал. Тюрьму я нашел в еще худшем положении, чем в царское время, так как никто ею не занимался.

Пища была отвратительная, люди сидели месяцами и не знали, за что они сидят. На ряду с этими сидели и такие, которых можно было давно расстрелять, а их держали в самых лучших условиях. В тюремной больнице почти все палаты были переполнены больными. Я обратил внимание на то, что в одной из этих комнат было особенно чисто и уютно и там находилось всего два-три человека. На мой вопрос, кто здесь пребывает, мне сказали: «Пеликан». Это был известный руководитель Союза русского народа, контрреволюционер и погромщик. Когда он узнал, кто я, он с’ежился и начал просить, чтобы его освободили, так как он боролся против кадетов, а большевиков всегда уважал. На эту просьбу я при нем же отдал распоряжение немедленно перевести его из больницы в тюрьму, в одиночную камеру, с указанием, что никакими привилегиями он не должен пользоваться и должен содержаться на общих основаниях со всеми.