Под знаменем большевизма. Записки подпольщика

Это еще больше поднимало в нас революционный дух. Скоро нам удается близко подойти к Одессе. Киев и Николаев уже были взяты. Самый серьезный бой был на станции «Березовка». После трехдневного боя, где участвовали греки, французы, поляки, деникинские отборные офицерские части с танками, — все они были нами разбиты; танки были взяты. Красноармейцы-партизаны смеялись, что греки забыли свои «маслины». Все пленные греки, поляки и белогвардейские офицеры тут же были переколоты нашими красноармейцами — никак нельзя было их остановить. Но французов не трогали: красноармеец чувствовал, что французский солдат не хочет драться, что он шел по принуждению; в других же он видел угнетателей.

Связь между нами и городом была настолько налажена, что мы узнали от нескольких своих вооруженных рабочих, которые только и ждали сигнала с нашей стороны, чтобы поднять восстание, что уже существует нелегальный Совет рабочих и красноармейских депутатов, который и выпускает газету «Известия Совета».

Когда мы были совсем уже около города, тов. Фельдман, и Е. Соколовская от Совета, отправились с другими товарищами к французскому генералу с требованием немедленной сдачи города. Генерал вежливо их принимает и говорит:

— Нужно отдать вам честь: 60 % моей армии вы уже разложили. Теперь я прошу выпустить мои части в Румынию, проводить до Бессарабии.

Город сдается.

Идут ожесточенные расстрелы белогвардейцев, которые перед тем успели захватить нашего видного работника товарища Ласточкина, главного руководителя подпольной работой, и живым опустить в море. Месть рабочих произвела громадную панику среди буржуазии. Чтобы попасть на пароход и выбраться из города, они не скупились на миллионы, убивали друг друга.

Когда все наши воинские части вошли в город, водворился полный порядок. Советы крепко взяли власть в свои руки.

Иностранная коллегия

В 1919 году я живу в г. Одессе. Губком поручает мне взять на себя коминтернскую подпольную работу. Я быстро организую коммунистические иностранные группы, в которые входят французы, англичане, турки, греки, румыны, болгары и итальянцы. Эти группы выбирают меня председателем. Нас утверждают, как отдел пропаганды Коминтерна.

Несмотря на строгий надзор десяти военных крейсеров противника, нам всегда с успехом удавалось отправлять на небольших лодках в Болгарию, Турцию и Румынию надежных людей и литературу.

Рассчитывая на патриотизм противной стороны, мы прибегали часто к таким приемам. Переряженных иностранцами товарищей коммунистов мы ночью размещали по небольшим лодкам, давали условный сигнал и, когда те отплывали, открывали по ним замаскированный огонь. С крейсеров немедленно спускали моторные лодки, торопясь притти на помощь своим единомышленникам (как они думали), преследуемым большевиками.

При таких счастливых случаях нам удавалось многое сделать. Конечно, приходилось пускаться на хитрости. Каждый раз возникавшие официальные переговоры с представителями иностранных флотов давали возможность распространять среди их матросов не одну сотню специальных брошюр. Сначала это было определенным навязыванием, и только потом, спустя некоторое время, мы имели дело с явным желанием получить от нас революционную литературу не только среди матросов, но даже и офицерства. Особенно ходко распространялись среди них книжки т. Садуля.

— Мы тоже большевики, — часто заявляли нам матросы.

— Ни один из честных республиканцев не пойдет против вас, — говорили нам офицеры.

И действительно, скоро мы стали свидетелями одного из крупных восстаний во флоте, героем которого был офицер Марти, заслуживший за это двадцать лет каторги.

Многих удавалось завербовать нам на свою сторону и при обмене пленными. Здесь не могу обойти молчанием несколько комических случаев, имевших, однако, большое значение. По прибытии пленных французы намечали в порту нейтральную зону. С нашей стороны в полном боевом порядке размещались французские солдаты, с другой — на двадцать шагов дальше — наши красноармейцы, тоже в полном боевом порядке. Своих пленных мы старались встречать торжественно, с красными знаменами, на которых были иностранные революционные надписи; выходили с музыкой все пролетарские организации и воинские части. И как только начинали играть Интернационал, французские офицеры отдавали своим солдатам команду: «повернись», — т.-е. солдаты должны были показать полное неуважение к этому гимну. Возмущаясь этим, я даю сигнал играть Марсельезу. И нужно было видеть картину мгновенного переполоха среди них: офицеры вытягивались, солдаты не знали, как быть… Мы хохотали.