Под знаменем большевизма. Записки подпольщика

Для наших целей нам нужно было разместить французскую группу коммунистов с революционными французскими плакатами в первых рядах, чтобы противоположная сторона могла их ясно видеть. Так и делаем. Французский товарищ Боди произносит громовую речь на французском языке, обращаясь, конечно, к русским солдатам. Ни один русский ничего не понимает, но зато все сказанное хорошо понятно французским солдатами. Офицеры в бешенстве, не знают, что предпринять. Капитан судна подходит ко мне и резко заявляет, что если это не прекратится, он даст приказ открыть пулеметный огонь.

— Пулеметы и пушки, — отвечаю я ему иронически, — найдутся и у нас, а пока я прошу вас уйти с нейтральной зоны, иначе я вас арестую.

В бессильном бешенстве он удаляется.

Эти напоминания о коммунизме не могли проходить незаметно для иностранных солдат, и мы чувствовали себя бодро, зная, что на нашей стороне большая сила, — сочувствие матросов, которые если и пойдут против нас, то только потому, что кулак Антанты будет гнать их на это.

В августе Деникин недалеко от города высадил десант. Всю работу нашего отдела Коминтерна приходится наскоро ликвидировать. Иностранцам — коммунистам, которые желают остаться в городе, быстро даются фальшивые паспорта. Но есть много желающих уехать, выбраться из города. Все бросаются в поезда, переполненные раненными красноармейцами. Нет ни одного свободного места, смятение ужасное… Мне, старому коммунисту, которого все в городе знали, — особенно буржуазия, — очень трудно и рискованно было оставаться. В это время президиум отдела Коминтерна получает шифрованную телеграмму, по которой я и Бужор, — мой румынский товарищ, пребывающий теперь на румынской каторге, — должны были отправиться за границу, во Францию, от имени Коминтерна, на подпольную работу. Нужно было ждать счастливой случайности, чтобы вполне безопасно, с пользой для общего дела, уйти на новую работу. Пришлось на время поселиться у одного из товарищей, который великодушно, рискуя своей головой, принял меня под свой кров. И я жил у него, не выходя из дома, чутко прислушиваясь к жизни.

Город дрожал от орудийной пальбы военных крейсеров, а все живое — от дикой ярости белогвардейцев, которые не щадили наших товарищей. Много было их арестовано, расстреляно, повешено. Стоны женщин, потерявших мужей, сыновей, плач детей, искавших родителей, раздавались повсюду днем и ночью. Слепая ненависть к коммунистам требовала жертв, и белые косили направо и налево, не разбираясь, не рассуждая. Передавали много фактов, когда магические слова — «он коммунист» (порой ложно сказанные) немедленно отправляли «виновного» на тот свет.

Читаю однажды с трудом добытую газету «Одесский Листок». В ней пишут, что в здании «Чека», на лестнице, нашли много обезображенных трупов. В газете горячее воззвание к гражданам притти и убедиться на фактах, каковы коммунисты. «Это их рук дело!».. Не пожалели лживых красок. Но цели они не достигли. Всякий более или менее сознательный человек видел в этом уловку, известный прием, чтобы ослабить силы коммунистов, подорвать их авторитет. Белогвардейцы воровски, ночью, собирали трупы коммунистов, а потом нагло приглашали смотреть на них, оставляя в тени самих себя, надевая маску великодушия и справедливости.

Узнаю о печальной кончине одного из наших товарищей, Хворостина, который был за последнее время руководителем партизанского отряда. Его страшно мучали, срывали ногти, голым сажали на раскаленную плиту. А потом измученного, обессиленного расстреляли. В рабочем районе, на Пересыпи, повешенные висели по целым неделям. Хотелось отмстить за все это грубое варварство, хотелось работать для великого дела революции, чтобы меньше было этого бессознательного варварства… О том, как выбраться за границу, как успешнее выполнить возложенное на меня поручение Коминтерна, думаю ночью и днем. Счастливые случайности помогают мне. Прежде всего, думаю об изменении своего внешнего вида, снимаю очки, отпускаю бородку, одеваюсь настоящим буржуем и со своей семьей — женой и восьмилетней девочкой — переезжаю в один из буржуазных домов города (на ул. Скобелева). Начинаю выходить на улицу. Сколько напряженности, сколько слежки за самим собой нужно было иметь, чтобы тебя не узнали, не арестовали, не повесили… Мысленно всегда прощаешься с женой и девочкой, когда уходишь из дому. А ночью жутко прислушиваешься к каждому шороху, к каждому звуку — не за тобой ли пришли?.. И в таком напряженном состоянии приходится жить долгое время, считая минуты. Между тем жизнь в городе изменилась до неузнаваемости. Расфранченная буржуазия справляла свой праздник победы над большевиками. И это сытое, самодовольное ликование рядом с кровью убитых за идею товарищей резало глаза. Но компартия продолжала работать. Удалось выпустить нелегальную газету «Коммунист», со столбцов которой мы упорно звали на дальнейшую борьбу за светлое будущее. Много убыло из нашего строя, но работники еще были, и мы могли продолжать свое дело.