Под знаменем большевизма. Записки подпольщика

Я был у т. Раковского, который, расспрашивая меня об этих французских товарищах, сказал, что Лепти его очень интересует. Он готовил ему материал о милитаризации труда. Вместе с ним мы поехали в нашу гостиницу. Гостиница эта была довольно чистая, но вечера приходилось проводить почти без света, хотя в номерах и висели электрические лампочки. Раздобывали «гасик» и при таком свете работали. И смешно было видеть, как председатель Совета Народных Комиссаров и представители рабочих Франции сидят вокруг стола, спорят о декретах и материалах, врученных т. Раковским, и… почти не видят друг друга. Все прекрасно чувствовали, что перед ними не «председатель кабинета министров», а товарищ, который на своем русском опыте мог доказать, что Лепти еще болеет «детской левизной». На прощании т. Раковский сказал Лепти:

— Все-таки, когда начнется у вас революция, вы первый возьмете винтовку против своей буржуазии.

И всю ночь Митковицер, Вержа и Лепти спорили между собой.

Утром мы должны были раз’ехаться в разные стороны. Прощаясь, мы несколько раз обнимались, крепко-крепко жали друг другу руки, как-будто предчувствовали, что больше никогда не увидимся.

Здесь скажу несколько слов о тов. Митковицере, который играл видную роль в русском рабочем движении и не последнюю — во французском. Он был рабочим-переплетчиком; родился в г. Одессе. В 1903 году он выдвигается в зубатовской забастовке. Его арестовывают, посылают в Сибирь, откуда он бежит в Питер. По убеждениям он все время остается меньшевиком. Он обладает большим ораторским талантом. В 1905 году его выбирают в Совет раб. депутатов. Потом — опять арест, долгие месяцы в тюрьме, Сибирь. Там он случайно попадает в селение, где был тов. Троцкий, принимает деятельное участие в его побеге и, когда все проходит благополучно, бежит сам. Французские рабочие знают его под именем «Тубин».

Проводив товарищей, я направляюсь в Одессу. По дороге меня предупреждают, что около Кременчуга банда Махно почти ежедневно останавливает поезда, снимает матросов, евреев, коммунистов и тут же расстреливает. И чем ближе мы подходили к этому месту, тем неспокойнее становилось на душе.

Действительно, я видел разрушенные вагоны, неубранные трупы расстрелянных товарищей. Но как-то не хотелось верить, что можно погибнуть от руки простого бандита после славной страницы жизни, которую я пережил. И это кошмарное путешествие продолжалось 6 суток. К нашему счастью, в самом опасном месте нас провожал броневик (хотя бывали случаи, что и броневики спускались с рельс). Так благополучно добрался я до Одессы. Жену свою и девочку я не предупреждал о своем приезде в Россию, и когда они меня увидели, они буквально подумали, что я явился с того света. Оказалось, что в свое время деникинская печать известила, что я расстрелян в Константинополе. Конечно, никто из моих родных и знакомых не ожидал видеть меня живым. Жену свою я почти не узнал: от всего пережитого она превратилась в комок нервов. Настроение девочки было далеко не то детское, которое соответствовало бы ее девятилетнему возрасту: какой-то тяжелый отпечаток, что-то грустное было в ее детской душе. При виде этого мне стало тяжело. Но я не мог долго оставаться с ними, так как должен был срочно уйти на ту работу, которая меня ждала. И невольно закрадывалась тогда мысль, что современный коммунист не должен иметь семьи, детей, потому что у него личной жизни не существует. Чем виновата эта малютка, что родилась в кошмарной обстановке, где за последнее время идет решительная классовая схватка, и что ее отец — один из тех десятков тысяч коммунистов, которые жертвуют своею жизнью в разных условиях?.. Несколько дней, проведенных в родной семье, пролетели незаметно. Нужно было собираться в Москву и дальше. Взять семью с собой я не мог, потому что ехал на подпольную работу, где им было бы трудно жить. И опять с болью в душе пришлось их оставить, думая, что, может быть, видел их в последний раз: буржуазные акулы не задумаются тебя растерзать, когда узнают, что ты русский большевик…

В Москву еду через Киев. Дорога эта более безопасна. В Киеве нам дали отдельный вагон, так как много делегатов ехало на общероссийскую конференцию нашей партии. И только здесь, в этом вагоне, я отдохнул. Все думы о благополучном переезде в Москву остались позади.