Под знаменем большевизма. Записки подпольщика

Для получения визы на выезд нужно было отправиться в центральную французскую полицию. Приглашаю с собой дочь рабочего, у которого я жил. Я знал, что, идя под руку с женщиной, я буду меньше заметен для шпионов: большевика они считали полудиким существом, которому чуждо светское обращение с женщиной. Смело вхожу в Центральный комиссариат. Я знал, что в этом «святом» месте за мною уже не будет слежки — где угодно, но только не здесь; у них и мысли не могло появиться, что я когда-нибудь осмелюсь зайти в самый центр их шпионажа.

— Что за удивительный народ вы, русские, — с дрожью в голосе говорила мне девушка. — Ведь здесь легче, чем где-либо, вас могут схватить, арестовать, убить на месте, а вы… вы лезете напролом, сломя голову. Неужели все русские таковы?

Среди целой массы полицейских пробираюсь во 2-й этаж. За получением виз — громадная очередь. Становлюсь в очередь и я. Наконец, подхожу к чиновнику и подаю свой паспорт. Он взял его, посмотрел и сказал — «завтра». Я немного опешил. Но, увидев, что он и другим говорит то же самое, я успокоился и уехал, где меня ждали с нетерпением. На следующий день снова прихожу в Центр, комиссариат. Чиновник вручает мне мой паспорт… Затем я направляюсь к итальянскому консулу, чтоб получить визу для проезда через Италию. Визу получаю без всякого труда, и мой от’езд организован. Я забираю свои вещи и отправляюсь на Лионский вокзал. Дожидаясь отхода поезда, я захожу с французскими товарищами в одно большое кафе напротив вокзала. Читаю кадетскую газету «Последние Новости». Русские белогвардейцы то же говорят о моем аресте, о тех бриллиантах, которые будто бы найдены у меня… В душе одновременно смешно и тревожно; закрадывается мысль: «А что, если они сознательно выпускают меня за границу с тем, чтобы там меня легче взять, надеясь захватить секретные бумаги?..».

С такими тревожными мыслями я выехал из Франции. Дорога до Рима прошла благополучно, — и я опять в том славном городе, который успел так полюбить.

Приезд в Москву и встреча с т. Лениным

Рим… Рим… Как легко на душе! Какой прекрасный народ эти итальянцы! Не чувствуется той лицемерной вежливости, которая заметна в Париже, в разлагающейся мещанской среде. Итальянцы прямые, в них есть что-то русское. Как радостно встретил меня товарищ Виз… Он думал, что я уже арестован и никогда не попаду в Рим.

Виз… — старый партийный польский работник, долго работавший вместе с тов. Дзержинским, интеллигент типа старых нигилистов, удивительно чуткий и преданный рабочему движению человек. Он долго сидел по тюрьмам, но зато пользовался большой популярностью в итальянской партии. В Москве я узнал от наших польских товарищей, что в лице его и польская партия имела всегда видного и деятельного работника. По наиболее серьезным вопросам я всегда обращался только к нему, только с ним и советовался. Долго оставаться в Риме я не мог, — нужно было думать о том, как пробраться дальше.

Так как генеральские связи оставались в силе, то мне легко удалось получить визу в Берлин: из Рима я мог свободно пробраться только в Берлин, — добиться визы прямо в Россию было невозможно. Через Берлин я думал проникну в Эстонию, откуда, казалось, в Россию я попаду без труда. Но, как часто случается в таких случаях, предварительно вырабатываемые планы разрушаются совершенно непредвиденными препятствиями. Приехав в Берлин, я думал тотчас же направиться на Ревель. Но Эстония, эта «маленькая собачка», ни в коем случае не хотела меня пропустить дальше: местный консул категорически отказал мне в визе, что было для меня совершенно неожиданным сюрпризом.

Я обратился к нашему представителю, который отправлял военнопленных в Россию, чтобы он устроил меня с ними. Через несколько дней я сидел на пароходе в г. Штеттине. Грязный, — так-называемый телячий, — пароход битком набит нашими русскими пленными. Мы ехали двое суток. Я никогда не забуду того, что видел и слышал на этом пароходе. Тут были и солдаты, попавшие в плен в начале войны, и красногвардейцы, рабочие, сражавшиеся на Украине во время оккупации ее немцами. Я слышал здесь душу раздирающие рассказы о том, как мучили пленных, особенно старых. Рассказывали, что в концентрационных лагерях, где находились тоже пленные французы и англичане, получавшие от своих родственников из «красных крестов» всевозможные посылки, — русские пленные ничего не имели и буквально умирали с голода. Из-за отбросов, выбрасываемых французами и англичанами, приходилось драться, чтобы хоть немного утолить голод. На этой почве солдаты других наций ужасно эксплоатировали русских. За кусок хлеба заставляли проделывать едва ли не то, что проделывали крепостные для помещиков. Все это побуждало русского бежать, куда глаза глядят. Немногие добрались к себе на родину, — большинство умирало по дороге, было расстреляно немецкими жандармами. Жизнь их улучшилась только после немецкой революции. А в то время это были не люди, а какие-то тени, измученные, издерганные, с желтыми лицами, с потухшими глазами.