Под знаменем большевизма. Записки подпольщика

Лефевр пользовался большой популярностью среди французских рабочих. Популярность эта возросла особенно после того, как на с’езде партии он сказал, что Пуанкаре заслуживает «благодарности» от французского народа и что благодарность эта должна выразиться в том, чтобы всадить ему 12 пуль. Вся буржуазная пресса требовала ареста Лефевра, и полиция не оставляла его в покое. Но он был настолько предан рабочему классу, что не считался ни с чем. Припоминаю первую встречу с ним. Это было в большом магазине Лувра, где тысячная толпа раскупала наряды. Перед моими глазами стоял высокий мужчина, немного согбенный. По внешнему виду он не похож был на обыкновенного француза, — его скорей можно было принять за русского нигилиста, чем за французского интеллигента: запыленная, смятая шляпа, неряшливо надетый галстук, стоптанные башмаки. Встреча наша была удивительно теплая. Пожимая руку, он сказал мне:

— Я счастлив видеть первого представителя революционной России. Рабочий класс Франции чувствует и сознает свою вину перед русской революцией. Его руками делались пушки и снаряды, чтоб помочь Колчаку и Деникину уничтожать русских рабочих. Но французский рабочий долг свой еще выполнит.

Чтобы поговорить свободнее, он пригласил меня на одну квартиру, где должны были собраться его товарищи. Он берет автомобиль, сообщает шоферу адрес. Оказалось, что мы направляемся в дом одного французского сенатора.

— Не пугайтесь, — говорит мне Лефевр, — сам сенатор, конечно, большой реакционер, но зато сын его, немного побывавший в траншеях, нам сочувствует. Мы будем в комнате сына, и шпионы никогда не подумают, что у представителя верховной власти заседают коммунисты. Там же я познакомлю вас с моим лучшим другом, депутатом Вайян-Кутюрье.

Я с большим нетерпением ждал встречи с Вайяном; я столько о нем слышал хорошего, что мне хотелось скорей с ним познакомиться и поговорить.

Не доезжая до дома сенатора, Лефевр останавливает автомобиль, и мы идем дальше пешком. Входим в богатый парадный под’езд, где на вытяжке стоит швейцар. Всюду ковры. На лифте поднимаемся наверх. Входим в роскошную квартиру, где молодой человек, сын хозяина, нас радостно встречает и ведет в свою комнату. В этом наивном и искреннем человеке так и чувствовался «папенькин сынок».

Колоссальное впечатление производит на меня Вайян-Кутюрье. Длинная шевелюра, красивый лоб, умные глубокие глаза. Во всем, что он высказывает, в самой манере говорить чувствуются большая сила воли и масса энергии. Не лишен он, однако, и чисто французского романтизма.

На совещании товарищи рассказали, как идет у них работа. Большой популярностью пользуются русская революция и Коминтерн. Активной силы для развития рабочего движения нет. Лорио был хорош только на Циммервальдской конференции, когда руководил маленькой группой, но рабочим движением он руководить не способен. Обсуждалось и много других вопросов, которые сейчас трудно припомнить. Расспрашивая меня о России, участники совещания с жадностью ловили каждое мое слово. Особенно интересовались «Чекой», наивно расспрашивая о тех небылицах, которые распространяла буржуазная печать. Возбудили вопрос о Садуле, который был приговорен тогда во Франции к смертной казни, — можно ли сказать про него, что он мог бы быть лидером коммунистической партии Франции.

Назначаем следующее совещание. Наладить конспиративную квартиру берусь я, зная, что французские товарищи вообще в конспирации не изощрены и не имеют ни малейшего понятия о подпольной работе.

Автомобиль товарищей Митковицера (погиб с Лефевром) и Лебедева всегда был к нашим услугам. Ежедневно выезжая в город на работу, товарищи эти, преданные нам душой и телом, успешно выполняли все наши задания. Они приезжали на указанную улицу, спускали флаг, чтоб показать, что автомобиль занят, и ждали наших товарищей. Правильно сказанный пароль, известный только нам, давал право сесть в этот автомобиль, который и направлялся тогда в конспиративную квартиру. На следующее совещание собрались: Монат, Лорио, Суварин, Раппопорт, Лефевр, Вайян-Кутюрье и ряд других товарищей. Опишу тех из них, с которыми мне пришлось здесь впервые познакомиться.

Лорио — немолодой, высокий человек с потухшими глазами. Нервозность чувствуется в каждом его жесте, во всем его существе. Я сразу определяю, что это — человек не очень крупного калибра.

Монат — небольшого роста, широкоплеч, умное, энергичное лицо. По убеждениям он — революционный синдикалист и, как видно, не долюбливает Лорио. Когда Лорио грубо напал на синдикалистов, Монат схватил шляпу и выбежал.

На совещании обсуждался вопрос о расширении пропаганды и издании газет. После предварительного обмена мнениями решаем энергичнее приняться за издательство бюллетеня «Коммунист», который будет выходить еженедельно. Работа предстояла большая. Только нужно было расшевелить тех работников, которые имелись…