Под звездою Москвы

Магуна подошел. Он дрожал от страха. Он ждал наказания за то, что допустил убийство капитана. Но майор ласково сказал:

— Садитесь, Магуна. Вы мне нужны. Вы умели давать покойному капитану такие великолепные советы, что никто никогда не упрекал капитана в мягкости. Я сейчас должен сообщить командованию о том, что здесь произошло. От меня будут ждать разных практических предложений. Я предлагаю: во-первых, тело капитана, как нашего героя, надо похоронить с великими почестями. Что еще? Во-вторых, мы возьмем заложников. Сколько, Магуна? Двадцать? Мало! Тридцать? Тоже, по-вашему, мало? Пятьдесят? Сто, по-вашему? Молодец Магуна. Пусть будет сто. Магуна, мы с вами из уже взятых расстреляем заложников полсотни. Как думаете? Расстреляем? Ах, плутишка, смеется. Значит, есть: расстреляем. Что же мы еще сделаем? Что-нибудь поновей, пооригинальней, — не придумаете? Я, признаться, как-то не люблю придумывать, а так просто, не думая, в голову не приходит. Нет ли чего интересного в городе, что можно было бы сжечь, взорвать? Кого они тут уважают, что они чтут? Хорошо бы это смешать с дерьмом.

Магуна преобразился. Ему казалось что туча, нависшая над ним, уже проходит мимо, что он становится нужным майору так же, как был нужен капитану.

— Позвольте вам доложить, господин майор. У меня есть запись предложений. Я обдумывал давно… знаете, в минуты, когда мечтается… вот извольте взглянуть… На всякий экстренный случай я составил список шестидесяти семи возможных карательных мероприятий… тут, господин майор, на всякий вкус, и по женской линии, и по линии духовенства, и по части старины. Я специально изучал этот городишко, а вот здесь отчеркнутое синим карандашом, — это пронумеровано от тридцать второго до сорок шестого, касается вражеского детского отродья, а также школ и учителей, а здесь красным отчеркнуты интересные мероприятия по фабрикам, по магазинам, по домашним вещам, господин майор, а в конце, господин майор, есть просто веселые и смешные штучки; они у меня помечены под рубрикой «курьезы страха и ужаса»; часть из них годится для публичного исполнения на площадях и улицах. Они пронумерованы отдельно не под цифрами, а под литерами; подробности смотрите в списках и примечаниях под римскими обозначениями.

— Хорошо, Магуна, вы молодец, дайте сюда ваш список.

Майор углубился в рассмотрение списка. Читая, он то покачивал головой, то откидывался назад и хохотал, то неодобрительно морщился. Кое-что он отмечал большими крестами на полях.

— Вот, Магуна, из вашего списка, из шестидесяти семи мероприятий, отобрал восемь. Отобрал и устал. Ах, работа, работа. Мы ведь, Магуна, солдаты. Я не чиновник, как был покойный высокочтимой памяти капитан. И потому мне было бы приятней и легче на поле битвы, чем за штатным столом. Это глупо и тяжело, Магуна, работать головой. Итак, ваш список я кладу к себе в карман. Благодарю вас за него. Магуна. А теперь. Магуна, встаньте. Руки по швам, Магуна! Смирно! Голову выше. Еще выше! Плечи отвести больше назад. Не дышать, сволочь!

Майор размахнулся наотмашь и ударил Магуну по лицу стэком справа налево и еще раз, слева направо. Затем опять справа налево; и еще слева направо. Магуна слегка вздрагивал и покачивался при каждом ударе, но принимал все это как должное.

— Я вас бью, Магуна, за то, что вы не смогли уберечь моего друга капитана.

Майор вызвал солдат и приказал взять под стражу фельдфебеля Магуну. Майору хотелось отделаться от преданного прислужника своего бывшего соперника и врага.

На листке мероприятий, которые майор намеревался предложить на утверждение командования, он дописал еще одно: «Предать военно-полевому суду штабс-фельдфебеля Магуну, арестованного мною по подозрению в попустительстве убийцам капитана Пфлюградта и отдать под суд рядовых Бернгарда и Филиппа за неисправную службу».

«На этот раз командование не упрекнет меня в мягкости ни к бельгийцам, ни к своим», — подумал майор.

Он остался доволен. Он был уверен, что теперь отменят его отъезд на Восточный фронт. Ему хотелось пить, хотелось праздновать победу. Он расстегнул три пуговицы кителя, отомкнул кнопки на внутреннем секретном карманчике и достал оттуда плоскую книжечку в сафьяновом переплете, очень похожую на дневник покойного капитана. Когда-то, в первые дни занятия Брюсселя, они с капитаном нашли в одном магазине десятка два таких книжечек. Майор неторопливо раскрыл книжечку и записал:

«Ночь. Все складывается хорошо. Сегодня будем веселы. Аминь».

* * *

Летуле вернулся в комендатуру вскоре после майора. Полковник тоже был доволен ходом дел. Бегство и гибель Альберта ван-Экена произошли как раз тогда, когда этот бельгиец уже был не нужен. Вагоны и паровозы были осмотрены. Срочный ремонт был быстро произведен, и составы уже формировались. Оставалось только погрузить людей и материалы.