Подари себе рай

Посетителей было человек пятнадцать, почти все с «Queen Elizabeth». Оркестрик под обещающим названием «Восемнадцать задорных струн» играл почти без пауз. Трое пожилых музыкантов, виртуозно владея костяными плектрами, извлекали из видавших виды гавайских гитар вздохи и стоны, плач и всхлипы, смех и хохот. Сорокалетняя испанка рассыпала фейерверк выразительнейших фигур фламенко.

Бледнолицый, тщедушный португалец поражал неожиданно мощным и сочным, хотя и любительски поставленным баритоном, на удивление разнообразным репертуаром.

— А пиво, знаете ли, совсем не плохое, — осушив залпом половину литровой кружки, одобрительно вздохнул Джон. — Не лондонский эль, конечно, но и не какая-нибудь французская бурда.

Тут же спохватился:

— Пардон, миль пардон, Сильвия. Я вовсе не желал…

— Я не ребенок, — засмеялась она, взмахнув руками, — мне восемнадцать. Знаю, что у нас и у итальянцев самое дрянное пиво в Европе. Зато коньяк и шампанское производим тоже мы.

— Туше! — подняв руки вверх, изобразил комический испуг Джон. И тут же задал вопрос Ивану: — А как ваше пиво?

— Ничего, — улыбнулся Иван. — Пиво как пиво. Пить можно, не жалуемся.

— А жены у вас общие? — конфузясь, обратилась к нему Мэри. — Такие выдумки — уму непостижимо! Я понимаю, о советских всякое пишут. Мы не верим, ведь чушь же? — И она с надеждой на утвердительный ответ заглянула ему в глаза.

Он кивнул, глубоко вздохнул:

— Революция отняла у многих положение в обществе, сломала систему, при которой они процветали, лишила имущества, Родины. Что хорошего могут они говорить о тех, кто победил? А власть имущие в других странах боятся, что наш пример — как всякий дурной — может быть заразителен.

Впервые за несколько дней совместного пути возник острый разговор, и все почувствовали внезапное напряжение.

— Я читала книжку Дюма о его путешествии в Россию, — вдруг нарушила длинную паузу Сильвия. — Отгадайте, Иван, что я сразу же подумала?

Он улыбался, выжидательно смотрел на нее.

— Мне безумно захотелось поехать в вашу такую прекрасную, такую ужасную, такую загадочную страну!

— Милости просим. — Иван раскрыл объятия, словно приглашая в них девушку.

— Пока у меня нет денег, — просто сказала она. И тут же убежденно добавила: — Но они будут, обязательно. Я заработаю. И приеду. — И, несколько замявшись, спросила: — А вы женаты?

— Да, — серьезно ответил он. — И, смею заверить вас, вполне индивидуально, эгоистично, единолично владею своей женой. И мы даже обзавелись личным сыном.

Оркестрик заиграл популярное аргентинское танго «Хочу ласкать тебя опять». Джексоны тут же вышли в просторный танцевальный круг, где уже двигалось несколько пар. Иван помедлил секунду-другую и пригласил на танец Сильвию.

— До того как родители отправили учиться меня в университете в Тулузе, я, как и все девушки нашей деревни, умела танцевать лишь наши старинные танцы, — смеясь, сказала она, легко положив руку на его плечо. И он почувствовал, как дурманит тончайший, нежнейший запах ее духов. «Держись, Иван, — мысленно заявил он себе, — тебя предупреждали и в Наркомпросе, и в ЦК о моральных качествах советского человека. А ты поддаешься и манерам, и ароматам растленного Запада. А я что? Я ничего, — мысленно же отвечал он. — Танцую — и уже не первый раз за эти дни — с молодой француженкой. Эх, видели бы меня сей момент Серега или Никита. Особенно Никита. Таким моралистом стал — хоть стой, хоть падай. А у самого тоже рыльце-то в пушку. Да кто ему теперь что скажет. Партийный лидер… А Сильвия эта — шарман. Ну, ладно, Иван — смотри». Он завернул невообразимо сложное па, скопировав нечто виденное им недавно в кино. Получилось. И совсем близко он увидел глаза Сильвии, которые лучились теплой радостью, симпатией. И губы, полные, полураскрытые, влажно искрились, когда на них вдруг падали сквозь широкие окна лучи закатного солнца.

Из дневника Ивана