Подари себе рай

«Маша, Машенька, жена моя, что же случилось у нас с тобой в последние месяцы? Как странно, как непредсказуемо складывается иногда жизнь. Разве думал, гадал когда-нибудь я — крестьянский сын из самой глубинной Малороссии, — что мне доведется ехать аж в Америку с государственной миссией — открывать, точнее — основывать советскую школу, в которой будут учиться дети наших дипломатов и сотрудников Амторга? Месяц спустя после моего выхода из больницы (бандитская пуля привязала к койке надолго) меня вновь пригласила к себе Надежда Константиновна. Встреча с ней была для меня всегда праздником. И на этот раз я словно на крыльях полетел с Ордынки на Чистые Пруды. В кабинете у Крупской в кресле напротив нее сидел мужчина. Лет сорока, явно из «третьего элемента». «Знакомься, Ванюша. Это наш первый полпред в Вашингтоне… Александр Антонович Трояновский». — «Я слышал, что вы были в Японии», — сказал я, обменявшись рукопожатием. «Точно, был, — засмеялся. — Но то ли я им надоел, то ли — скорее всего — они мне. И вот приходится перебираться на побережье другого океана». «Мы с Александром знакомы с того года, в котором ты родился, Ванюша. Я верно говорю? — обратилась Надежда Константиновна к Трояновскому. — Ты же тогда и в партию вступил — в девятьсот четвертом, так?» Трояновский согласно кивнул. «Знаешь, Ванюша, — продолжала Крупская, трудно и долго откашлявшись, — я предложила твою кандидатуру товарищу полпреду». И она пытливо и с редкой уже в то время улыбкой посмотрела на меня. «Меня? Зачем?!» «Дело в том, — уже серьезно, почти строго сказал Трояновский, — что для советских детей по решению Совнаркома будет основана в Нью-Йорке школа. Нужен директор, толковый, инициативный, энергичный и молодой. Надежда Константиновна рекомендует вас».

Ошарашенный, я молчал. Надежда Константиновна сказала ласково и тихо, материнским тоном, который был мне знаком и от которого у меня все обрывалось внутри: «Соглашайся, дружок. Это очень важно. Потом объясню». Трояновский торопился на какое-то совещание и был явно доволен скорым решением вопроса. «Значит, завтра в девять утра в Наркоминделе», — раскланявшись с Крупской, бросил он мне уже от двери.

Когда мы остались одни, Крупская еще минуты три-четыре диктовала Ларисе Петровне текущие поручения. Потом перешла к большому канцелярскому столу в левом дальнем углу кабинета (этого стола я раньше не видел), который был завален книгами и журналами с разноцветными закладками. Взяла стопку бумаг с рукописными заметками и начала разговор: «Еще в сибирской ссылке, когда мы мечтали о будущем, Ильич не раз говорил, что самой великой, самой важной и ответственной работой в Обществе Будущего, несомненно, будет работа педагога. И всегда подчеркивал: «Не просто учитель географии или литературы. Нет и нет. Это должен быть Учитель с большой буквы, Воспитатель, Лепщик души». И хотя Ильич был убежденным атеистом, именно в таких дискуссиях о грядущем Царстве Свободы всегда подчеркивал — не случайно Иисуса Христа с великим уважением величали не иначе как Учитель. Учить этике, морали, социальному и семейному поведению, учить достойно, со знанием дела — такую смелость может взять на себя только человек, познавший тайны и законы мастерства, обогащенный всем арсеналом педагогики как науки. Откуда же возьмется такой человек? Его может подготовить учреждение самого высокого уровня. Оно же и должно быть в состоянии развивать дальше педагогику. И чем выше будет уровень развития общества, тем выше должен быть уровень развития наук. Таким учреждением мне представляется совокупность научных кафедр и институтов, работающих в комплексе, по единым, согласованным планам, под руководством самых выдающихся ученых.

— Нечто вроде Педагогической академии! — воскликнул я.