Строгость Квинта можно было понять. В Риме ремесло актера считалось презренным и грязным. Однако, несмотря на это, римляне боготворили своих любимцев. Они толпами ходили за прославленными актерами и буквально носили их на руках. Блеск и слава были постоянными спутниками кумиров толпы. Их ста-туи и портреты наводняли весь Рим. Перед ними были открыты любые двери. И да-же император не гнушался их обществом. Некоторым из этих счастливчиков удавалось сколотить миллионные состояния. И все же актер, как бы богат и зна-менит он ни был, уже не мог связать свою судьбу с государственной службой. Для тех, кто запятнал себя сценой, обратного пути не было. Однако актерскую бра-тию это совсем не волновало, потому что основная масса тех, кто посвящал себя сцене, были люди из низов или провинциалы со всех концов империи. К власти они не рвались, и главное, что им было нужно, — это деньги.
А вот родовитым римлянам, тем, кто лелеял мечту о жреческом сане или о карь-ере военного, мараться сценой было недопустимо. Цензоры без внимания это не оставляли, и можно было запросто лишиться не только сенаторского или всаднического сословия, но и потерять гражданство. Конечно, Марку, если он несколько раз выступит на сцене, это не грозило. Во-первых, у Квинта были в сенате влия-тельные заступники, а во-вторых, на баловство молодых людей из богатых семейств (а именно так это воспринималось в высшем обществе) цензоры смотрели сквозь пальцы. Квинт опасался другого: как бы его недруги не усмотрели в этом повод позлословить над ним. Теперь, когда Квинт, можно сказать, стоял на пороге сената, любая оплошность могла стоить ему сенаторской тоги. Поэтому он так настороженно относился ко всему, что могло повредить его планам.
А Марку хотелось просто покрасоваться перед друзьями. Ох, как они будут ему завидовать, если выступление пройдет успешно. А оно обязательно пройдет успешно. По-другому и быть не может. За свою роль Марк не волновался. Ведь артис-тических способностей ему было не занимать. В бытность свою школьником он любил участвовать в домашних спектаклях и достаточно поднаторел в этом де-ле. На сцене он чувствовал себя уверенно и свободно.
— Марк тебя не подведет, — сказал Порций Квинту. — Я все не забуду, как он играл Амура, когда еще был пацаном. У него тогда хорошо получалось.
— Сыграть Амура любой дурак сможет, — сказал Квинт, — машешь себе крыльями да из лука стрелы пускаешь, а вот жреца… Ты, Марк, сможешь жреца сыграть?
— Конечно, смогу, — уверенно ответил Марк. — Что там его играть. Я же и царей играл, и полководцев.
— Это было давно. Ты уже, наверное, разучился. Ты вон возьми Рахонтепа в учите-ля, потренируйся с ним. Пусть он тебе покажет, как надо играть жреца.
— А кто у тебя, Квинт, будет жен играть? — спросил Луций. — Вот кому потренироваться надо.
— Таида, кто же еще, — ответил за Квинта Фуск. — Лучше нее никто не сыграет.
С мнением Фуска согласились и все остальные. Но Квинт был более сдержанным.
— Я еще не решил, кто будет играть, — сказал он, откусывая яблоко. — Может, Таида, а может, и не Таида. Посмотрим. У меня артисточек много, есть из кого выбрать.
Гости заговорили об артистках.
В это самое время крокодил, чья морда была под столом, вдруг беспокойно зашевелился. То ли у него восковая пробка выпала из уха, и он испугался громкого смеха, то ли ему спьяну, что-то пригрезилось, но только он вдруг стал раз-ворачиваться и в тесноте зацепил рылом толстую ножку стола. У круглого мас-сивного стола из лимонного дерева это была единственная ножка, на которой он держался, и поэтому, стоило крокодилу хорошенько ее толкнуть, как стол медленно накренился набок и рухнул. Все яства и вина с грохотом посыпались на пол. Сух еще больше пе-репугался и забился под ложе, на котором возлежал Фуск. Встревоженный Фуск стал теснить своих соседей, пытаясь перебраться на другое место.
Квинт позвал рабов, чтобы они скорей прибрали опрокинутые кушанья. Гости хором сожалели, что погибли такие восхитительные яства. Но Квинт и бровью не повел. Он всем своим видом показывал, что такая мелочь не может его опечалить. Подумаешь, стол упал. Квинт не нищий, один упал, другой накроют. За этим задер-жки не будет.
Но сперва нужно было вытянуть из триклиния пьяного крокодила. А то он, чего доброго, еще раз стол опрокинет. Однако крокодил покидать свое убежище просто так не собирался. Приказов Рахонтепа он не слушал, и как египтянин ни кричал на него, Сух не хотел вылазить из-под ложа. Пришлось обмотать вокруг его хвоста крепкую веревку и вытаскивать крокодила из триклиния с помощью целой тол-пы рабов. Слугами командовал Марк. Он суетился возле крокодила больше всех и следил, чтобы Суха не поранили эти бестолковые рабы.
— Тяните его плавно, — кричал на них Марк, — не дергайте, а то хвост ему оторвете! Это вам не ящерица, второго хвоста у него не вырастет!