Подарок на Рождество. 25 счастливых дней

– А хочешь, я тебе расскажу, о чем я думаю в последние полгода?

– О чем?

– О том, как мне не хочется оставлять мою работу, мою семью и родной дом у озера и ехать куда-то в другую страну. Но мне казалось, что для тебя это так важно и нужно, что лучше потерпеть. Я ведь согласилась выйти за тебя замуж, а значит, и в горе, и в радости должна следовать за тобой…

– Подожди, ты хочешь сказать, что мы с тобой чуть было не выбрали ту судьбу, которую не хотим?

– Да…

– Кажется, нам повезло. Катя, я понял. Надо чаще разговаривать друг с другом. Я еле выпросил пять дней отпуска, чтобы приехать домой. А потом, когда мне найдут смену, приеду домой уже навсегда.

Мир качнулся и встал на свое место. А может, он и не менялся – просто люди, как обычно, все запутали и сами же испугались, потом распутали, обрадовались…

– Олег, – сказала она в трубку.

– Да, солнышко?

– Когда твой рейс? Я тебя обязательно встречу.

– Совсем скоро. Тридцатого декабря, в час ночи!

– Олег, ты приедешь на Новый год? – завопила Катя. – Прямо как Дед Мороз, – помолчав, добавила она.

– Точно, прилечу на золотых санях, запряженных птицей-тройкой. Помолчав немного, он серьезно добавил: – Прилечу к тебе верным лебедем, любимая!

И Катя точно знала, что где-то там, в Гонконге, он улыбнулся ей с высоты пятидесятого этажа.

17 декабря. День прощения

Черное и белое Рождество

Жизнь все-таки удивительная штука: лучшие праздники связаны в нашей памяти с одной семьей, с друзьями детства – ребятами из одного двора, с которыми мы дружили более двадцати лет. Как жаль, что пока еще не создана машина времени! Вот бы крутануть ее лет на двадцать пять назад! Теперь мы не так щедры на чувства, не раскрываем своей души даже самым старинным приятелям. Мы более взыскательны к нашим новым друзьям, и они, как ни странно, за это нас ценят и боятся потерять нашу дружбу. В самом дальнем уголке души мы горько сожалеем о том, что теперь не осталось никого, кто помнил бы нас в пионерской форме, моментально отзывался бы на старые прозвища и смеялся над бородатыми хохмами.

Наши семьи выросли в одном дворе, сложились в одном классе, наши отцы служили вместе, а до этого воевали до последнего дня войны. Наши матери покупали домашний скарб в одних магазинах на одной улице. Сахарницы, ложки, супницы, скатерти, рамки для фотографий и елочные игрушки – в наших семьях продублированы. Как продублированы некоторые черно-белые, с легким желтоватым налетом фотографии и воспоминания.

Когда наша крепкая компания собиралась за столом, обязательно всплывала история о том, как четырехлетний Лева потерялся на елке в Кремле, как на отдыхе в Крыму, куда наши родители исправно вывозили нас каждый год, у Левы болели уши, и маленький, смешной, с платком на голове, он грустно сидел на берегу; как катались на лыжах под Смоленском… Воспоминаний было много, они захлестывали нас, дробились мелкими гранями, искрились, и мы становились моложе, а в глазах появлялся задорный блеск. После этого Лева брал гитару и пел свой любимый романс «Отцвели уж давно хризантемы в саду». Пел он с чувством, иногда прихватывая не те струны, но нам это было не важно.

Новогодняя встреча двадцатипятилетней давности… Мы сидим за праздничным столом, покрытым старенькой шелковой скатертью «тех времен», у Левы. Отзвенели куранты, после торжественного вручения подарков, благодушные и счастливые, мы расхваливаем коронные блюда его семьи – селедку под шубой и холодец. Раздается звонок в дверь, и Лева, загадочно улыбаясь, манит нас за собой. Мы выбегаем на лестничную площадку (а в Левином доме она огромна) и ахаем. Стараниями Левы и соседей она превращена в новогоднюю танцплощадку – украшена мишурой, надписями с шутливыми поздравлениями и даже маленькой елочкой. Соседи из квартиры напротив выкатывают столик с самодельными наливками (помнится, это был чернослив на спирту), и каждый произносит короткие, но емкие тосты. А потом под магнитофон, вынесенный на площадку, мы танцуем до утра. «Как тогда, в НАШЕМ дворе, правда?» – мечтательно повторяет Лева и опрокидывает очередную рюмочку настойки.

Светало, когда Лева отправился провожать нас, несмотря на наши заверения, что до дома мы доберемся сами. Морозный воздух огласила первая фраза романса «Утро туманное, утро седое», дальше которой дело так и не пошло, но нам хватало и этой строки, чтобы выразить радость от того, что жизнь прекрасна, когда в ней есть такие друзья. Громыхая промерзшими боками, по пустой и гулкой улице полз первый троллейбус. Лева замахал руками, свистнул, подзывая его, как такси, и троллейбус послушно остановился. «С наступившим!» – совсем не сердито крикнул водитель, и мы плюхнулись на холодные, как сугробы, сиденья, а в сумках у нас гремели быстро замерзающие миски и тарелки с гостинцами – салатами, холодцом, пирогами и чем-то еще, всученными нам Левиной женой «на дорожку».