Подарок охотника (рассказы)

«Стреляная...» — подумал я и взялся за темно-сизое крыло. Гусыня вся как-то сжалась и судорожно потянула крыло к туловищу, но оно лишь вывернулось и отвисло вниз.

— Закрытый перелом, — с видом опытного врача заключил Геннадий.

На месте перелома ощущались похожие на костяные наросты выпуклые утолщения. По нащупанным под кожей сплющенным дробинкам мы убедились, что кость была когда-то перебита зарядом мелкой дроби, но не доставшаяся охотнику гусыня, видно, отсиживалась где-нибудь в камышах до тех пор, пока не стала летать.

В спокойном полете слабая косточка кое-как выдерживала тяжесть птицы, но, когда, испугавшись, гусыня резко взмахнула крылом, кость не выдержала нагрузки, и птица рухнула на землю.

— Что мы с ней будем делать? — спросил я друга.

— Пусть перезимует у меня дома с утками, — подумав, ответил Геннадий. — А весной принесем ее на это же место и отпустим на волю. Уж очень красивая... — и он осторожно погладил ее по точеной головке.

Потом мы с ним расщепили толстую палку и, наложив на перелом выструганный из палки лубок, бережно опустили гусыню на дно просторного рюкзака.

Город Спасск-Рязанский, 1953

СЕКРЕТ

Грустно и тихо было в опустевших скошенных лугах. Только скворцы да галки, проносившиеся над пожелтевшими сиротливыми стогами, изредка нарушали торжественную тишину наступившей осени.

Изрядно устав от бесплодных хождений по болотцам и озерам, мы с братом решили отстоять вечернюю зорьку на «Копыте».

Правее нас кто-то отдуплетился. Мы с завистью проследили, как из снизившейся над соседним озером утиной стаи с тяжелым всплеском шлепнулся в воду ожиревший селезень. Через некоторое время еще дуплет — еще селезень.

Ни подсадных уток, ни чучел на чистой глади озера не было видно, лишь в прибрежной желтовато-коричневой осоке мы заметили сгорбившуюся спину затаившегося охотника. И странно было видеть, как громадные утиные стаи, пролетая на большой, недосягаемой для дроби высоте, вдруг всем строем, точно по команде, отвесно «пикировали» к тому озерку и после дуплета, вертикально взмывая вверх, занимали прежнюю высоту.

— Бот кудесник, магнитом он, что ли, их к себе притягивает?! — удивлялся брат Михаил. — Сходим посмотрим, в чем дело?

У самой воды, в осоке, согнувшись вопросительный знаком, тонкий, как жердь, сидел морщинистый рыжебородый дед. Около него лежали два сбитых кряковых селезня.

Довольный удачей, дед даже не отругал нас за бесцеремонное вторжение, а весело поглядывая зеленовато-серыми глазами на наши пустые ягдташи, великодушно разрешил провести с ним остаток вечерней зорьки. Вдруг высоко над нами развернутым фронтом появилась партия свиязей.

— Замри!..— прошипел дед.— Манить буду.

И тут-то мы с братом совершили непростительную ошибку; вместо того чтобы слушать деда, все свое внимание сосредоточили на утках. Как он манил, так мы толком и не поняли. Дед издал что-то наподобие змеиного шипения, и весь строй уток ринулся вниз...

Когда на небе появились тусклые звезды, мы собрались домой. Перед уходом я спросил:

— Как вы маните уток, дедушка? Продемонстрируйте, пожалуйста.

— Ишь чего захотел... — сморщился дед, словно от клюквы. — Ты вот походи с мое, да не так просто, а с толком: примечай, что к чему, вот и научишься...

Я же много лет потом ломал себе голову над его секретом и никак не мог отгадать.

Но вот однажды, охотясь под Заболотьем, я услышал сильное шипение, смешанное со свистом пущенного из пращи камня. Быстро взглянув вверх, я увидел: с большой высоты на широконоску «пикирует» сокол.

Обреченная утка, спасаясь от его когтей, камнем падала в небольшую лужицу. Свист крыльев «пикирующего» хищника напомнил мне змеиное шипение деда, когда тот манил уток.

«Вот в чем соль секрета!» — обрадовался я.

Дед, оказывается, не манил, а пугал уток искусным подражанием свисту крыльев «пикирующего» сокола, и утки снижались к воде.

Подмосковье, город Раменское, 1954

МЕЧЕНЫЙ

С высокого холма небольшое озерцо хорошо просматривалось. Его топкие, заросшие пожухлой осокой берега как бы вросли в распластавшиеся скошенные пойменные луга, и если бы не белокрылые волны, выбрасывающие на отмель бурые водоросли и желтовато-молочную пену, то по сравнению с другими озерами оно казалось бы не озером, а громадной мутной лужей. По всему лугу, словно соломенные крыши хат, густо торчали стога. А далеко за стогами, сливаясь с синеватой дымкой леса, едва проглядывалась узкая полоска реки. Промозглый осенний ветер гнал над стогами брюхатые тучи и доносил с реки приглушенные погодой и расстоянием редкие одиночные выстрелы.

«Неужели ухлопали?!» — внимательно всматриваясь слезящимися от ветра глазами в волны, забеспокоился я.

«Ведь только вчера его видел. Может, где притаился?» — появилась надежда, и я до рези в глазах ощупывал взглядом каждую кочку на берегу и каждый листочек кувшинок на волнах. Но напрасно — Меченого нигде не было...