Летом я часто приходил на это озерцо с удочками. И не столько следил за поплавками, сколько за Меченым. Первое время он так боялся человека на берегу, что все держался середины озера и при малейшем моем движении надолго уходил под воду. Но постепенно Меченый стал привыкать к человеку с длинными прутьями-удочками. А когда я уходил, то там, где торчали мои удочки, ему всегда можно было полакомиться свежими червячками и мелкой рыбешкой.
К концу лета, когда Меченый совсем окреп и начал подлетывать, он так осмелел, что однажды ближе обычного подплыл ко мне. Я тихо и ласково сказал ему что-то и бросил в воду червячков и рыбешек.
Меченый не отказался от такого вкусного угощения. На следующий день он опять подплыл ко мне. Червячки и рыбешки упали на этот раз совсем недалеко от берега. Меченый в нерешительности завертелся на месте. Но раздражающие аппетит червячки были так свежи, а я так ласково смотрел на него и так усердно подбрасывал в воду угощение, что Меченый, не выдержав, подплыл к берегу.
С каждым днем угощение падало все ближе и ближе от меня, и Меченый совсем перестал бояться. Он уже не ждал, когда я усядусь на ворох сухой осоки и начну расставлять свои удочки, а, заметив меня издали, на подходе к озеру, сам плыл к берегу. Вскоре Меченый перестал бояться и других людей, приходивших сюда на рыбалку, а ко мне настолько привык, что под общий восторг рыбаков брал корм из рук.
— Дикарь в ручного превратился! А ведь раньше-то здесь такой птицы не было. И каким только его то теплым ветром занесло?.. — удивлялись они, наблюдая, как я кормил Меченого.
Иногда селезень улетал на реку или на другие озера, но никогда там долго не задерживался — и в полдень обычно сидел на этом озерце. И вот сегодня я впервые не обнаружил Меченого... Мое беспокойство росло, так как день был уже на исходе, а с реки все чаще и чаще стали доноситься отдельные выстрелы торопливые дуплеты.
— Неужели ухлопали?! — повторил я вслух свою мысль.
Да! Нет больше Меченого. И то озерцо, к которому я всегда шел с такой радостью, вдруг сразу померкло. Оно стало каким-то безжизненным, пустым.
Далекая речка слилась с почерневшим лесом, и ее не стало видно, пора было возвращаться домой.
Перед уходом я в последний раз озябшими пальца сжал бинокль: мне показалось, что на озерцо сели утки.
«Наверное, чирята спрятались от непогоды...» — наводя бинокль на чернеющие перевернутые запятые, подумал я. Но через секунду чуть не подпрыгнул от радости: линзы бинокля превратили эти запятые в северных красавцев. Один из них был немного меньше, другой — с белой метинкой на кончике носа.
«Вот почему тебя так долго не было! — радовался я. — Ну что ж, теперь веселее будет. Перезимуете, на будущий год прилетайте вместе, ждать буду...» — и это померкшее было для меня озерцо опять ожило: даже топкие, заболоченные берега его показались живописными...
ПОДАРОК ОХОТНИКА
Никогда в жизни я так не ждал снега, как в ту позднюю сухую и морозную осень. Снега не было наперекор всем календарным срокам.
Перед сном я по нескольку раз выбегал из дома: все старался угадать, какая будет завтра погода. Да и спал тревожно, чутко, а проснувшись, льнул к окну. Но там перед глазами вставала та же бесснежная картина сухой и морозной смоленской осени. И не только я один с таким нетерпением ждал хотя бы мелкой пороши, вся наша шестерка истребителей-волчатников не находила себе места.
Как-то поздним вечером в просторной пятистенной избе, одиноко стоящей на отшибе глухой лесной девушки, мы всей группой сидели за длинным столом пили обжигающий чай.
Самый молодой и темпераментный изо всех нас Володя Гаврилов не выдержал:
— Скоро отпуск кончится, а мы еще ни одного волка не ухлопали. Сколько можно так чаи гонять да соснами любоваться?!
Все будто только и ждали начала этого разговора, чтобы излить свои разочарования. Поднялся разноголосый и бестолковый шум, какой иногда бывает на бурных собраниях при обсуждении назревшего неотложного вопроса. Но когда все нашумелись вдоволь и за столом водворилась относительная тишина, с табуретки поднялся уважаемый нами егерь Грознов.
— Зря вы раньше времени паникуете, товарищи! Есть выход из положения! — И, не дожидаясь вопросов, Иван Васильевич начал излагать свой план.
Об этом скромном, умном человеке мне хочется сказать несколько подробнее. Иван Васильевич Грознов родился и вырос в лесу. С раннего детства он все прожитые годы посвятил борьбе с хищниками и браконьерами. Когда я впервые познакомился с Иваном Васильевичем, то узнал, что при его участии уничтожена не одна сотня волков. Такую внушительную цифру редко кто мог назвать даже из тех товарищей, которым приходилось охотиться на волков с аэросаней и вертолетов. В брянских, смоленских, тульских и калининских лесах Иван Васильевич чувствует себя как дома.