Впервые увидел я его весной. Возвращался я тогда домой с реки и на это озерцо завернул на выстрелы: кто-то так палил из ружья, что можно было подумать, будто он отстреливается от волчьей стаи.
Когда я подошел, то увидел на берегу здоровенного, взмокшего от пота, красномордого детину. Он был без шапки, в расстегнутом замасленном ватнике и забрызганных грязью болотных сапогах. То и дело смахивая рукавом ватника пот с лица, детина суетливо бегал вокруг озера, стрелял на ходу и после каждого выстрела безбожно матерился.
В центре озера, как поплавок, то появлялся, то исчезал селезень-чернеть. На кончике его носа ярко выделялось белое пятнышко, как будто кто ради шутки поставил ему метинку белилами. И это пятнышко так казалось не у места, что невольно вызывало улыбку.
«Меченый,— улыбнулся я, глядя на его нос.— Как ты попал сюда, бедолага? Ведь такие, как ты, обычно облетают это место далеко стороной. Хорошо было бы, если бы ты уцелел и здесь прижился... Но как мне унять рыжеголового стрелка?» Так стоял я, рассуждая, и не знал, что предпринять.
А Меченому было не до рассуждений. Он каким-то особым чутьем улавливал то мгновенье, когда детина нажимал на спусковой крючок, и за сотые доли секунды до выстрела успевал уйти от дроби под воду.
Единоборство продолжалось долго. Мои уговоры не помогали, а неписаный охотничий закон был на стороне детины; он подбил, его подранок.
— Все равно добью! Растуды т-твою...— гремел вслед за выстрелами мат разъяренного горе-охотника.
А Меченый словно насмехался над своим мучителем: то высунет из воды нос с белым пятнышком, то покажет хвост цвета сажи и снова уйдет под воду.
— Больше полусотни высадил, чтоб ему сдохнуть! — подходя ко мне и смахивая красной волосатой пятерней пот со лба, прохрипел детина.— Целый литр водки что псу под хвост вылил! Бей теперь ты, а то патронов у меня мало осталось, убьешь — разделим: не упускать же такой вкусной жарехи...
Я стоял, смотрел на него и думал: «Словами такого не проймешь, и закон на его стороне, придется пойти на хитрость».
— Нет уж, спасибо за приглашение, я еще не совсем с ума спятил,— сказал я.— Трать сам свои последние патроны по такой мелочи, а я пойду к реке. Слышишь пальбу?! Там по крякашам палят...
— Да ну!.. — разинул рот детина. — А я-то, дурак, столько патронов... — запричитал он и, плюнув в сторону подранка, заспешил к реке. Я даже не ожидал, что мне так легко удастся провести мордастого хапугу, и когда он ушел, я долго смеялся: на реке палили по распитым бутылкам.
Так остался Меченый жить в этом озерце... На следующий день я пошел его проведать. Но чтобы не беспокоить подранка, решил посмотреть на него только издали и прихватил с собой бинокль.
Увидел я его на берегу, меж начинающих зеленеть кочек. Плотно прижавшись к земле, Меченый сидел не шевелясь. Я даже вначале подумал, что он мертв, но когда над ним, весело играя, прошмыгнула партия чирков-трескунков, Меченый, склонив голову набок, посмотрел им вслед.
«Жив! — обрадовался я, рассматривая Меченого в бинокль. — Вот как бы только за эти дни на него кто не наскочил... Нужно будет чаще наведываться. Ведь у слабого, как известно, врагов хоть отбавляй, а особенно у обессиленного подранка.
Беда пришла нежданно.
На третий день я влез на холм и поднял бинокль. Меченый сидел на том же месте. По берегу, у самой кромки воды, важно разгуливали серые вороны. Некоторые останавливались и, заметив в выброшенных на отмель водорослях ракушку, подскакивали к ней и с жадностью расклевывали. Но вдруг одна ворон повертев головой, оттолкнулась от земли и полетела в сторону Меченого. Увидев притаившегося подранка, повисла над ним и так раскричалась, что даже я с холма услышал ее злорадное карканье. Вся стая моментально взвилась в воздух. Эти остроносые проныры, если где обнаружат поживу, не отстанут. Снизившись над съежившимся подранком, воронье, не мешкая, двинулось в наступление.
Я подоспел вовремя: еще бы немного, и Меченый был бы задолблен. Они так жаждали полакомиться беззащитным подранком, что мне даже удалось подползти к ним на выстрел. Хотя стрелять пришлось издалека и крупной дробью, но все же две разбойницы поплатились за свою жадность. Убитых ворон я подвесил недалеко от Меченого на куст боярышника: к своим мертвым сородичам из-за боязни подвоха эти осторожные птицы обычно близко не подлетают.
Я подошел к Меченому и осмотрел его. Изрядно потрепанный, но все же живой, он сидел меж кочек и, глядя на меня, мелко-мелко вздрагивал. Вокруг него валялись выщипанные перья, летал пух. Кончик левого крыла слегка топорщился, и на нем была видна засохшая кровь. Видно, дробь детины все же задела косточку.
«Ну ничего, дружище, поправляйся! Ранка твоя пустяковая: скоро заживет, и летать еще будешь. А перья — небольшое горе, вырастут красивее прежних...» — успокоился я и удалился к своему наблюдательному пункту.
Позднее, когда Меченый начал лазать в воду, мне пришлось разделаться еще с одним его врагом — болотным лунем. Этого камышового бродягу пришлось долго выслеживать, но и ему нашлось место на кусту рядом с воронами.