Подарок от Гумбольдта

Текстер приезжал в Чикаго в крылатом карабинерском плаще, под ним – восхитительный костюм из светло-синего бархата, приобретенный в Королевском ряду, но вот свою широкополую шляпу он купил в какой-то лавчонке для пижонистых негров. На груди у него всегда золотая цепочка, а то и две и непременно немыслимой расцветки вязаный замызганный шелковый галстук-бант; высокие светло-коричневые башмаки с парусиновыми голенищами, доходящими почти до колен, украшены стилизованными кожаными лилиями. Волосы у Текстера длинные, волнистые, как завитой парик у придворного при Стюартах, нос сильно искривлен, а загорелое лицо отдавало жаром. Видя его хищные рысьи глаза, я мысленно восклицал «браво!». Вот почему, узнав, что он в городе, я без сожаления выложил пятерку на осетрину. Я очень люблю Текстера. Возникает, правда, серьезный вопрос: он отдает себе отчет в том, что делает? Иными словами, не мошенник ли Текстер? Любой здравомыслящий человек обязан дать ответ на такой вопрос, но я не находил ответа. Когда Рената делала мне честь, обращаясь со мной как с будущим мужем, она обычно говорила:

– Не трать ты деньги на Текстера. Да, уйма обаяния и таланта, но неискренен.

– С чего ты взяла?

– С того. У тебя есть самоуважение, Чарли? Не видишь, что тебе очки втирают? Одна похвальба, что он в «Светском календаре-справочнике», чего стоит.

– Ах это… Но люди же любят похвастаться. Без доброго слова о самих себе они жизни не мыслят. А доброе слово надо говорить громко. У тебя есть сердце?

– А посмотри на его туалеты, на его зонтик. У классного зонтика кривая ручка должна быть естественной, а не гнутой. Ручка сама должна вырасти, понимаешь? Посмотри на его винный погреб или «дипломат», который можно купить только в одном лондонском магазине. А знаменитый водяной матрац у него в доме в Пало-Альто? Тот самый, на котором он валяется со своей смазливой девчонкой и смотрит матч на Кубок Дэвиса. И телевизор у Текстера, конечно, самый лучший, самый модный. И за все за это платит наивный поц Чарли Ситрин. Нет, ты просто сумасшедший.

Этот разговор происходил после того, как Текстер сообщил мне по телефону, что направляется в Нью-Йорк, чтобы оттуда отплыть на лайнере «Франция» в Европу, а по пути заглянет в Чикаго обсудить кое-какие детали, касающиеся «Ковчега».

– Зачем он едет в Европу? – спросила Рената.

– Ты же знаешь, он первоклассный журналист.

– Потому и плывет на «Франции» первым классом, что первоклассный журналист? Это же целых пять суток. Ему что, время девать некуда?

– Времени у него вдоволь.

– А мы летаем экономическим классом.

– Да, но у меня нет двоюродного брата, управляющего «Французскими авиалиниями». Это племянник его матери. Поэтому они путешествуют бесплатно. Старуха знакома со всеми богатеями в мире и выводит своих внучек в свет.

– Но он почему-то не выманил у этих богатеев пятьдесят ценных акций, а предпочел провести эту операцию на тебе. Богатые своих попрошаек знают. Не пойму, как ты мог совершить такую глупость.

– Собственно, банк мог бы подождать еще день-два. Его чек из миланского «Банко Амброзиано» был уже в пути.

– При чем тут итальянцы? Он говорил, что деньги его клана хранятся в Брюсселе.

– Нет, во Франции. Его часть теткиного наследства – в «Лионском кредите».

– Он обманывает тебя, а ты, развесив уши, слушаешь его надуманные объяснения. Светские знакомства в Европе – все это из хичкоковских фильмов. И что он делает, решив заглянуть в Чикаго? Велит секретарше позвонить тебе. Самому набрать номер или ответить на звонок – это, видите ли, ниже его достоинства. Цыпочка звонит, сладким голосом щебечет: «Не кладите трубку, мистер Текстер сейчас подойдет», – и ты стоишь как дурак, прижав трубку к уху. И все это, заметь, за твой счет. Наконец Текстер подходит и сообщает, что приедет, когда именно – сообщит позднее.

Все, что говорила Рената, – истинная правда. Однако я далеко не все рассказывал ей о Текстере. Он учинял скандалы в клубе, и его не раз оттуда отчисляли. Поговаривали также, что Текстер нечист на руку. У моего друга была какая-то старомодная страсть к авантюрам. Таких пройдох, как он, осталось совсем мало. Он выкидывал номера, что называется, из любви к искусству. Мне казалось, что в этом что-то есть и что его эксцентричность со временем обнаружит определенную цель. Я знал, что гасить его кредит рискованно, мои денежки могут уплыть, как денежки других, но надеялся, что со мной этого не случится. Должно же быть хоть одно исключение из правила. Я рискнул и проиграл. Как-никак Текстер мой друг и я любил его. Понимаю, меньше всего он хотел причинить мне зло. Просто у него не осталось великодушных и безответных приятелей. Так дошла очередь и до меня. Наша дружба вошла в противоречие с его жизненным принципом. Теперь я могу считать себя поклонником его таланта, и за это приходится платить. Искусство требует жертв.

Сейчас Текстер потерял свой дом в районе у залива и участок с плавательным бассейном, теннисным кортом и выращенной им самим апельсиновой рощей, а также легковой автомобиль, фургон и винный погреб.